устал плакать от обиды. А позже болтал, что будто бы Алексеев объяснил ему его смещение желанием императрицы и Распутина.

Это была очередная глупейшая сплетня. Кто выдумал ее, трудно сказать. Главнокомандующим Юго-Западным фронтом был назначен генерал-адъютант Брусилов, которого Алексеев тоже не любил. Но Брусилов пользовался популярностью среди войск и показал себя выдающимся вождем. В противоположность Иванову, боявшемуся движения вперед, Брусилов горел наступлением. В пути узнали про смерть генерала Плеве. Он умер в Москве.

28 марта государь прибыл в Каменец-Подольск. Встречали почетный караул и Брусилов. Последний имел доклад у государя. Ему оказывали особое внимание. Он держался красиво и независимо. Война набивает цену генералам, особенно в их собственных глазах.

На другой день состоялся смотр войскам под Хотином. Это были части 9-й армии. Погода была скверная. Шел дождь и град при сильном ветре. До места смотра мчались на автомобилях верст сорок. Высоко реяли наши аэропланы. Их целая завеса, так как противник стал делать налеты. Накануне его аэроплан сбросил снаряд в районе вокзала в Каменец-Подольске. Его обстреляли, но безрезультатно. Вечером узнали, что Брусилов, боясь обстрела императорского поезда, советовал государю не задерживаться в Каменц-Подольске, но государь пожелал выполнить всю намеченную программу.

30 марта был теплый день. Императорские моторы долго неслись к месту, где была построена Заамурская дивизия. Во время смотра появился над ним неприятельский аэроплан. Бывшие настороже, наши зенитные батареи начали его обстреливать. Государь продолжал обход войск, как бы ничего не замечая. А вверху высоко, высоко то там, то здесь вспыхивали белые клубы, барашки рвавшихся снарядов. Зрелище было красивое и занимательное. С непривычки было не по себе. Когда вернулись к поездам, стало известно, что это был налет неприятельской эскадрильи и что одним из сброшенных с аэроплана снарядов убит часовой у моста через Днестр, по которому мы дважды проезжали накануне. В те дни императорский поезд подвергался действительно большой опасности, которая была предотвращена нашими аэропланами и нашей артиллерией.

Выехав в тот же день в Ставку, государь вернулся туда 31 марта в 9 часов 30 минут вечера.

1 апреля в Ставке, под председательством государя императора, как Верховного главнокомандующего, состоялся военный совет, в котором участвовали: главнокомандующий Северо-Западным фронтом генерал-адъютант Куропаткин со своим начальником штаба Сиверсом, главнокомандующий Западным фронтом генерал-адъютант Эверт с начальником штаба Квицинским, главнокомандующий Юго-Западным фронтом генерал-адъютант Брусилов с начальником штаба Клембовским, генерал-адъютант Иванов, военный министр Шуваев, генерал-инспектор артиллерии великий князь Сергей Михайлович, адмирал Русин, начальник штаба Ставки генерал Алексеев и генерал-квартирмейстер Пустовойтенко.

Открыв совещание в 10 часов утра, государь сообщил, что главный вопрос, который надлежит обсудить совету, — это план предстоящих военных действий, и передал слово Алексееву.

Алексеев изложил, что летом предрешено общее наступление. Западный фронт, которому будет передан общий резерв и тяжелая артиллерия, находящиеся в распоряжении Ставки, начнет свой главный удар в направлении на Вильно.

Северо-Западный фронт Куропаткина начнет наступление с северо-востока также на Вильно, помогая Западному фронту. Он также получит часть тяжелой артиллерии и часть резерва.

Юго-Западный фронт Брусилова должен держаться сначала оборонительно и перейдет в наступление лишь тогда, когда обозначится успех двух первых фронтов. Куропаткин, медлительный, осторожный и нерешительный, заявил, что при сильно укрепленных немецких позициях надеяться на прорыв немецкого фронта трудно, на успех надеяться трудно и что мы понесем крупные потери, особенно при недостатке снарядов тяжелой артиллерии.

Алексеев оспаривал Куропаткина, но заявил, что тяжелых снарядов у нас пока еще недостаточно. Великий князь и Шуваев заявили, что пока в изобилии будут даваться лишь легкие снаряды.

Эверт, слишком методичный и пассивный, но упорный, присоединился к мнению Куропаткина и считал, что, пока тяжелая артиллерия не будет снабжена в изобилии снарядами, лучше держаться оборонительно.

Брусилов, живой, энергичный и порывистый, на которого Генеральный штаб смотрел высокомерно и презрительно, так как он не окончил их академии, не согласился с высказанными мнениями Куропаткина и Эверта. Не разделял он и мнения Алексеева. Он стоял за общее наступление всех фронтов. Он считал, что его фронт должен наступать одновременно с другими, а не бездействовать, когда те будут сражаться. Он как бы ручался за успех своих армий и просил разрешения на наступление. Такое мнение не могло не нравиться государю, который вспоминал подчиненных теперь Брусилову генералов Щербачева и Левицкого. Алексеев заявил, что в принципе он ничего не имеет против того, что высказал Брусилов, но только он предупреждает Брусилова о невозможности дополнительного усиления и снабжения его армий. Брусилов отвечал, что он на это не рассчитывает.

После энергичного выступления Брусилова (он был природный кавалерист, и его ученые военные называли берейтором[93]) отяжелевшие Куропаткин и Эверт как бы спохватились и заявили, что, конечно, и их армии могут наступать, но только ручаться за успех они не могут.

В конце концов было решено, что все три фронта должны быть готовы к наступлению к середине мая. Были обсуждены и еще некоторые менее важные вопросы. Государь не стеснял генералов своим мнением, давал им полную возможность высказываться свободно. Он лишь, как Верховный главнокомандующий, санкционировал окончательно выводы, делавшиеся его начальником штаба Алексеевым. Рядом с государем сидели Куропаткин и Брусилов. Против государя — Алексеев, а рядом с ним Эверт и великий князь. Иванов сидел в конце стола и не проронил ни слова.

Совещание прерывалось для завтрака у государя и окончилось в 6 часов. Участники совещания были сфотографированы за столом и приглашены к высочайшему обеду. Поздно вечером приезжавшие отбыли к местам службы.

В те дни мне принесли преинтересный документ: записку по поводу операций на Юго-Западном фронте в декабре 1915 года и на Северном и Западном фронтах в марте 1916 года. То был научно-военный разбор и спокойная, деловая, жестокая критика тех военных действий и действий высших начальников (Куропаткина, Эверта, Щербачева и других), составленная в Ставке, под редакцией и при главном непосредственном участии Алексеева. Некоторые отделы писал Борисов. Записка давала целый ряд указаний высшим начальствующим лицам о допущенных ими ошибках и инструктировала их, что и как надо делать впредь. Она была разослана во все армии начальствующим лицам до начальников дивизий включительно и являлась более чем своевременной именно теперь, ввиду предполагавшегося наступления. Очень там попадало генералам и по распределению, и по использованию артиллерии; указывалось на неумелую организацию артиллерийского снабжения. Как исходившая из Ставки и рассылавшаяся по повелению Верховного главнокомандующего, она имела бесспорное высокоавторитетное значение.

Наступила весна. Шла Страстная неделя. Присутствие государя в те дни в Ставке носило в себе что-то трогательное. Не хочется ли каждому православному быть в такие дни