- Шейх лично ответит на ваши вопросы.

Я искренне удивилась, разглядывая перед собой спины сарацинов и гадая, зачемАртур устраивает встречув казематах? Хотел показать какого-то важного заключенного или что? С той страшной брачной ночи между нами не было ниодного взгляда, ни одного слова, ни одной встречи.

Наверное, беспокойство и любопытство пригнало меня сюда в последнюю камеру на последнем этаже каземат.

Сарацины открыли железнуюдверь.Не успела я отреагировать, как с двух сторон меня взялипод руки и мягко подтолкнули внутрь, после чегозаперли дверьна засов. От удивления я плохо соображала ипопыталась сформулировать правильную мысль-вопрос о том, что происходило и зачем меня запирали в казематах. Я просто не ожидала подобного.

- Зачем вы это сделали!? А где шейх!? - запоздало схватилась зажерди и подергала за них, словно намереваясь раздвинуть их в разные стороны и пролезть сквозь них на выход. До меня очень медленно и сложно доходил смысл всего этого происходящего. Меня! Посадили! В! Камеру! Как преступницу!

Сарацины, не удостоив объяснениями, развернулись и зашагали прочь. Тем же путем, которым прибыли.

- Позовите Бонифация! Немедленно! Я хочу его увидеть!

Сарацины ответили полным молчанием, а старуха, сидевшая в камере напротив, и, обнажив желтые прогнившие зубы,истерично захохотала над попытками позвать самого шейха в нижние подвалы каземат, где на стенах висит плесень и паутина, а в углу камеры шуршали двекрысы, противно клацающиелапами по полу.

Я в недоумении, держась за жерди, грузно опустилась на колени и посмотрела в спины сарацинов. Я поверить не могла.

Он меня выбрасывал!?Выбрасывал, как отработанный, использованный материал. На свадьбеиспользовал в качестве защиты от невест, а теперь в связи за ненадобностью убирал от себя подальше.Чтобы не видеть меня, не слышать моего голоса, не чувствовать запаха. Вычеркнуть меня из памяти. Отрезать нас друг от друга..

***

Первые дни я подлетала к решеткам. Долбила по ним ладонями, по неаккуратности ломая ногти. Затем звала шейха, называя его не иначе, как Бонифаций. Проклятый Бонифаций, если быть точнее.Требовала немедленной аудиенции, но никто кроме троих заключенных-соседей меня не слышали. Здесь никого. Даже охранаприходили всеготри раза в день, чтобы принести пищу, воду и поменять ведро с отходами. Во время своих приходов охранники хранили стойкое молчание на мои крики, ибовидели в заключенной - работу. Не больше и не меньше. Их работа заключалось в сохранности заключенных на их местах, а не в бесполезныхразговорах с безумцами и грешниками Красных Песков.

Моим спальным местом служила хилая соломка.Вподвале было дико холодно. Накрыться и согреться нечем. Соломки настолько мало, что даже не укрыться.Единственными моими собеседниками и развлечением были копошащиеся в углах крысы и старуха из камеры напротив. Она каждый раз с надрывом хохотала, когда я наивнопросила позвать Бонифация. Меня из-за криков и дебоша она стала величать безумной. Так однажды исказала:

- Эй, безумная, не спи, твою ногу жрут крысы!

Когда я в панике подорвалась с соломыи пнулаживность со своей ноги, старуха снова начала смеяться, прокатывая эхо смеха по стенам каземат. Никто не любит тишину. Тишина и одиночествосводит с ума и вынимает из недр памяти твои самые главные страхи. Поэтому старуха всегда так громко смеялась: чтобы не было тишины.

Мои безумства повторялись. Я упрямо. Упрямо. Изо дня в день пыталась достучаться домужа и заверить в невиновности.

- Бонифаций, я не предавала!

Последний шанс, подаренный нам на водопаде, стремительно заканчивался. Все летит в обрыв, сердце в дряхлые ошметки, кости вщепки, а кровь почтивсю выкачали. Всю высосали и выжрали из меня. До последней капли.

Постепенно от отчаянии я начала уставать. Если постоянно испытывать однуи ту же боль, то ощущения притупляются и уже кажется, что ничего не чувствуешь. Словно сердце зачернело, прогнило и часть его отвалилась и по этой причине там большене болело.

К тому моменту на меня напала апатия к происходящему.Я часами сидела на соломке и, обняв ноги ладонями, смотрела в одну точку - на пламя свечи. Крысам и свечея пыталась доказать свою невинность. Как заведенная повторяла одно и тоже в пустоту. Мне надо было доказать, что не предавалаи никогда бы не предала.

Как Зверьпосмел во мне разочароваться? Как? Как могподумать, что я -бесчестная? Женщина без чести и достоинства? Неужели не заметил, как сильно я поменяла отношение к нему? Какой огромный шаг сделала для «нас»!

Я бы спятила. Непременносошла с ума от одиночества, отчаяния,боли. К тому же, каждый деньбеспокоиласьо сыне и что тот думает обо мне. Вдруг Артур сделал меня предательницей в его глазах?

Если бы не он... Не парень-охранник. Я бы точно сдалась.

Он подошел натретий по счету день. Принес обед как раз в тот момент, когда я осипшим голосом требовала позвать Бонифация.

- Успокойтесь, вы делаете себе только хуже. Вас не трогают, никаких указаний о дальнейшей казни не поступало, значит, срок вашего заточения скоро истечет. Просто потерпите и не кричите.

Я настороженно отошла кстене, потому что мужчина вошел в моюкамеру, осторожно поставил миску с едойи не торопился выходить. Его взгляд побеспокоил. Онвсе же мужчина.

Я - жалкая узница, он - охранник, который вполнеможет воспользоваться положением ипоиздеваться над беззащитной заключенной. Воинв серых форменных одеждах стражей показался молодым. Телосложение не слишком массивное,на лицеотсутствовала густаярастительности, так небольшая козья бородка.

Он подошел ещеближе, вызываяновыесомнения и страхи.

- Что вы совершили? - полюбопытствовал, как будто его это касалось.

На странное дружелюбие я отреагировала очевидно холодно и настороженно. На все вопросы промолчала, в силу того, что его банально не касалась данная тема.

- Ты совершила убийство? - вдруг фамильярно перешел на «ты».

В некоторой степени, да, меня можно считать убийцей любви.

Не пожелав иметь дело с каким-то ни было мужчиной, я отвернулась от стражника, давая понять, что не настроена на милое общение. Мужчина еще некоторое время задавалвопросы, а потом, осознав глупость надежды на ответ, разочарованно выдохнул и судя по шагам, ушел с нижнего этажа.

Тем же вечером охранник опятьзаявился ко мне. Принес ужин, состоявший из каши, хлеба и воды. Еда в казематах была не слишком разнообразной и вкусной, но сегодня на подносе ко всему привычному обнаружилосьоранжевое яркое пятно - персик. Стражник, привалившись спиной к жердям камеры, очень внимательно начал наблюдатьза моей реакцией на подарок. Из-за его общества каша в рот не полезла, поэтому я набросилась на стакан с водой.

Что охранникупонадобилось, я не понимала и потому пила молча иигнорировала его взгляды. То ли ему заняться нечем, то ли он слишком юн и любопытен. Поэтому не уходил, а ожидал поканачну есть.