– Нана, – Тодоров ласково взял ее за руку, словнопытаясь остановить поток эмоций, – можно задать тебе один вопрос?

– Конечно.

– Прошло две недели, даже чуть больше, с тех пор, какты передала мне конверт от Любови Григорьевны. Я работал, выполнял еепоручение, но ты за это время ни разу не спросила меня, как дела, что запоручение, как я его выполняю. Почему? Тебе не интересно? Или ты получаешьинформацию из другого источника?

Она почувствовала, как запылали щеки. Он прав.

– Честно скажу, я периодически напрочь забывала обэтом, – призналась она. – Когда тетушка явилась ко мне с конвертом, яуже была с температурой и жуткой головной болью, да ты помнишь, наверное, ты жесам меня в тот день домой отвозил.

– Помню, – кивнул он.

– Ну и стерлось как-то из памяти, а если всплывало, торедко-редко. Ты обиделся?

– Не в этом дело. Ты говоришь – всплывало в памяти редко-редко.Значит, все-таки всплывало. Почему же ты не спросила ни разу? Ведь мы с тобой впоследние дни много бываем вместе, каждый вечер, каждое утро. Почему, Нана? Тызнаешь что-то такое, что мне неизвестно?

– Да нет же, – она обняла Тодорова и прижаласьщекой к его шее, – я стеснялась.

– Ты – что? – переспросил он изумленно. –Стеснялась?

– Ну да. Не хотела, чтобы это выглядело так, будто ятебя контролирую, не доверяю твоему профессионализму. Я дала тебе задание имогу быть спокойна, оно будет выполнено в те сроки, в какие это возможно, и,когда все будет сделано, ты придешь и сам доложишь, а если я начну тебя дергатькаждый день, ты можешь подумать, что я стою у тебя над душой, как у нерадивогоработника.

Она говорила совершенно искренне. В романе с подчиненнымогромное количество минусов, и один из них состоит в том, что лишний раз ни очем не спросишь, чтобы не обидеть человека. Почему-то Нане это виделось именнов таком свете: любого подчиненного можно и нужно контролировать, а своеголюбовника – нельзя. Неловко как-то.

Она преодолела смущение и бросилась в атаку:

– Но ведь и ты за эти две недели ни разу сам незаговорил об этом деле. И я тоже могу спросить: почему?

– Можешь, – согласился он. – И я тебе отвечу.Но сначала еще один вопрос: ты не открывала конверт, который передала ЛюбовьГригорьевна?

– Нет. Мне не до того было. Он был, кажется, заклеен,впрочем, я смутно помню, совсем была плохая. А что? Надо было открыть?

– Не знаю, – он пожал плечами. – Может быть.Нана, ты помнишь, как принимала меня на работу?

– Господи, – она в изумлении отстранилась отАнтона и поставила наконец пустую чашку на стол, – а это-то здесь какимбоком?

– И все-таки, – настойчиво проговорил он, –помнишь или нет?

– Конечно, помню.

– И ты помнишь, что я тебя предупредил: я менял имя ифамилию. Показывал тебе все документы, справки. Помнишь?

Она поняла, что для Антона очень важно, чтобы она помнила.Он хотел быть важной частью ее жизни, а не просто товарищем, с которым и ночьпровести приятно. Нана постаралась мобилизоваться и быстро восстановить впамяти детали, которые давно выбросила из головы.

– Ну конечно. По рождению ты был Юрцевичем ВладимиромСергеевичем. Я пока еще в своем уме. Твой отец был дважды судимым диссидентом,и после его смерти стали периодически появляться какие-то сомнительныеличности, которые рассказывали тебе, что сидели вместе с твоим отцом, и просилиматериально вспомоществовать. Тебе это надоело, и ты сменил имя, чтобы они немогли тебя найти. Ты проверяешь, насколько хорошо я помню все, что касаетсятебя? – спросила Нана сердито. – Я не задала тебе ни одного вопроса всвязи с тетушкиным заданием, и теперь ты решил, что это проявление равнодушия смоей стороны?

Она слышала себя словно со стороны и безмолвно удивлялась.Ни разу за все время знакомства с Антоном она не вспомнила и не произнесла дажемысленно его настоящую фамилию, словно и не знала ее никогда, и теперь, отвечаяна его вопрос, поразилась, до чего легко вспомнилась не только фамилия, но иимя, и обстоятельства, заставившие Антона их изменить. Она вспомнила даже, каквыглядели те документы, которые он ей тогда показывал. Оказывается, ее памятьсохранила так много мелочей, касающихся Тодорова! Неужели она сама себяобманывает, и Антон на самом деле значит для нее гораздо больше, чем она привыклаполагать?

Нана так увлеклась своим неожиданным открытием, что не сразууловила скрытый смысл слов, которые сама же только что произнесла. Дваждысудимый диссидент, имевший сына и умерший несколько лет назад… И почему Антонспросил, заглядывала ли она в конверт? Неужели?..

– Тоша, – тихо и осторожно сказала она, –человек, которого разыскивала Любовь Григорьевна, – твой отец?

– Да, – просто ответил он. – Видишь, каксовпало… Папа давно умер, еще в двухтысячном году, так что никаких писем он ейписать не мог. И про себя я знаю, что не посылал ей писем. Значит, их пишеткто-то третий. Но почему-то Любови Григорьевне эта мысль не по душе, она изовсех сил пытается убедить меня в том, что их присылает сын Юрцевича, то есть я.Нана, я не понимаю, как мне вести себя с ней, я совсем запутался. Я не могусказать ей правду, наврал насчет сына Юрцевича… Черт знает что!

Он встал, прошелся взад-вперед по комнате, сжимая ладонямивиски.

– Но кто-то же пишет ей эти странные письма! И яуверен, что Любовь Григорьевна догадывается, а возможно, и прекрасно знает, ктоэто делает, но почему-то пытается сделать вид, что уверена в причастностимладшего Юрцевича, то есть меня. Я ничего не понимаю. Помоги мне, Нана, я одинне справляюсь.

– Да чем же я могу помочь, Тоша? Ты – в прошлом сыщик,опер, тебя этому учили, у тебя есть опыт, навыки, специальные знания, источникиинформации, знакомства, связи, а я-то вообще только в организации безопасностичто-то понимаю, да и то немного. Когда меня Саша пригласил на работу виздательство, я была инструктором по физподготовке в частной охранной фирме,это единственное, в чем я более или менее разбираюсь, а до всего остального ужедоходила опытным путем. Высшее образование я получала в институте физкультуры,а не в школе милиции, как ты. Какую помощь я могу тебе оказать? Поговорить стетушкой?

– Расскажи мне о Филановских. Все, что знаешь. Можетбыть, мне удастся уловить то, о чем так не хочет рассказывать ЛюбовьГригорьевна.

– Тоша, да я почти ничего не знаю, – растеряласьона. – Тетушка со мной разговаривает только о природе и погоде, как и совсеми в издательстве.

– Тогда расскажи о братьях, ты же их знаешь с детства.Характеры, привычки, случаи какие-нибудь… ну, я не знаю… Нана, ты пойми, я какв капкане, и мне надо из него выбираться. Тут любые средства хороши, надо всепробовать, авось какое-нибудь да поможет. Если мы с тобой не выясним, кто пишетписьма, мы не сможем этого человека обезвредить, а если с Любовью Григорьевнойслучится неприятность, то крайними окажемся именно мы с тобой. Филановский намне простит.