Володя из этих слов понимал далеко не все, но основноеусвоил: самое главное – семья, и ради нее нужно очень стараться. Он готов былстараться и ждал отца. Он будет очень хорошим сыном, станет учиться на одни«пятерки» и будет все-все-все делать по дому, и в магазин ходить, и квартируубирать, и стирать, и даже гладить научится, и папа сможет им гордиться иникогда больше не бросит. Володя уже годам к девяти научился понимать, что втюрьму сажают за нехорошие поступки, и папа не бросил их с мамой по своей воле,а его милиция забрала, и срок по суду назначили, но ведь если человекочень-очень дорожит своей семьей и не хочет расставаться с ней, то он и небудет совершать такие поступки, за которые могут посадить. В это Володя Юрцевичсвято верил. А еще он верил в то, что его папа – самый чудесный и порядочный, иничего он на самом деле не делал такого уж нехорошего, его просто так посадили,потому что кто-то на него очень рассердился. Об этом и мама говорила много раз,и не только ему, но и тем людям, с которыми пила вино. И потом, он же своимиушами слышал, как она кричала той женщине с мальчиками, что папу посадили из-занее и еще из-за какой-то мамаши, ну, что-то в этом роде. Наверное, папа с нимипоссорился, и они на него рассердились.

И вот настал день, когда в интернат приехал отец. Он оченьизменился за семь лет, проведенных на зоне, постарел, поседел, на лицепоявились глубокие морщины, недоставало нескольких зубов, но Володя все равноузнал его с первого же взгляда, недаром все эти годы смотрел на фотографию.Счастье тринадцатилетнего подростка было таким огромным, что оно, казалось,никогда не кончится и его хватит теперь на всю оставшуюся жизнь.

Однако хватило его только на тот, самый первый день, когдаВолодя бежал навстречу отцу по длинному казенному коридору интерната, а потомсобирал свой скудный скарб и прощался с друзьями, пока директор у себя в кабинетеготовила все необходимые документы. На то, чтобы забрать ребенка, требовалисьеще какие-то разрешения от органов народного образования и опеки ипопечительства, но директриса – добрая тетка! – разрешила Володе уехать сотцом прямо сегодня, а оформление можно и в другой день закончить.

Дорогу от интерната до дома на улице Расплетина Володя могпройти с закрытыми глазами, он регулярно проделывал этот путь уже лет с десяти,бродил вокруг дома, смотрел на знакомые с рождения окна и мечтал о том, каквернется сюда вместе с папой. Нужно было проехать пять остановок на автобусе,потом сесть в метро и через три остановки перейти на другую линию. Но отецпочему-то не вышел из вагона, когда нужно было делать пересадку.

– Разве мы не домой едем? – удивился Володя.

– Домой, – коротко ответил Сергей Дмитриевич.

– Так нам же на пересадку…

– Мы едем на вокзал.

– Зачем? Мы уезжаем?

– Да. Мы едем домой. Теперь наш дом в другом месте.

Тогда Володя Юрцевич впервые услышал о 101-м километре, тойневидимой, но весьма ощутимой границе, которая отделяла столичный регион отвсего остального мира. Дважды судимые отщепенцы имели право жить где угодно,только не в столице нашей Родины и прилегающих к ней местностях. И всеоказалось совсем не так, как рисовалось в мечтах. Не было ни знакомой квартиры,ни любимых с детства чашек с сине-золотым узором, ни совместных походов в кино,зоопарк и планетарий, ни проверки тщательно приготовленных уроков. Былпокосившийся деревянный дом с небольшим участком, выделенный колхозом длянового скотника. А какую еще работу могли здесь предложить человеку, имеющемувместо рабочей профессии две судимости, а вместо паспорта – справку обосвобождении из ИТК строгого режима? Ладно бы еще был плотником или слесарем, ато – художник! Кому он нужен-то здесь с таким образованием и такой биографией?

Но Володя не собирался расставаться со своей мечтой таклегко. Ну и что, что они теперь живут не в Москве, а где-то в деревне? Ну ичто, что папа – скотник, а не художник? Разве это важно? Главное – они вместе,отец и сын, самые родные друг другу люди. Не мог он шесть проведенных винтернате лет ожидания и надежд отринуть вот так, одним махом.

Ему повезло, дети из интерната ходили в обычнуюобщеобразовательную школу, и школа эта была очень хорошей, с требовательнымивысокопрофессиональными учителями, так что в новой школе Володя без малейшихусилий сразу стал отличником. Местные ребята несколько раз били его, билижестоко, за то, что городской, и за то, что отличник, и за то, что девчонкисразу обратили внимание на вежливого симпатягу-новичка, однако интернатскаяжизнь – штука жестокая, и драться Володя Юрцевич умел. Конечно, местных былобольше, а он – один, и одержать над ними верх он никак не мог, однако тобезудержное отчаяние, с которым он сопротивлялся до последнего, вызывалоуважение. От него отстали. Отцу он не жаловался. В первый раз, бредя домой сразбитой губой и рассеченной бровью, пытался придумать, что бы такое сказать,чтобы оправдать свой помятый вид, но отец как будто ничего и не заметил. Вовсяком случае, вопросов не задавал. В следующий раз Володя уже и не придумывалничего, все равно не спросит.

Примерно через два месяца после переезда в деревню отецзаявил:

– Сегодня поедем в Москву.

Володя обрадовался: ну вот, все налаживается, папа привык кновому жилью и новой работе, и теперь начнется та самая жизнь, о котороймечталось. В Москве они пойдут в кино или еще куда-нибудь, будут разговариватьи есть мороженое. Почему-то именно купленное родителями мороженое олицетворялодля Володи Юрцевича полнокровную семейную жизнь. Но он снова обманулся.

Они долго ждали автобуса, чтобы доехать по платформы, потомтри часа тряслись в электричке. Отец в основном молчал, он вообще малоразговаривал, только когда вышли на привокзальную площадь в Москве – вроде бынемного оживился и даже приобнял сына за плечи. Доехали на метро до станции«Маяковская», потом шли пешком по улице Горького, вышли к памятнику Пушкину, иВолоде показалось, что они идут каким-то знакомым маршрутом. Смутноприпомнилось, что когда-то давно он точно так же шел с мамой… Вот до этогодома, где большой магазин с такими красивыми витринами, потом под арку и водвор. Или ему только кажется? Улица Горького длинная, домов на ней много, иарок много, и дворов.

Отец медленно прошел вдоль дома, обошел весь двор попериметру и уселся на скамейку, усадив сына рядом с собой. Едва увидев этускамейку, Володя понял, что она – та самая. Он не узнавал дом, не узнавалдеревья, которые за семь лет стали выше и толще, и детская песочница выглядитсовсем по-другому, и качели, кажется, не те. А вот скамейка – та, это точно.Они с мамой на ней сидели, и мама так горько плакала!

В этот день Володя узнал о том, что у него есть два брата,близнецы. Отец ничего не скрывал, рассказал ему о женщине, которую любил большежизни и которая родила ему сыновей и умерла. Она жила вот в этом доме, теперьздесь живут его сыновья, Володины братья, их воспитывают тетя и бабушка.

– Я хочу их увидеть, – сказал СергейДмитриевич. – Только один раз.