– Мне жаль, Маркос, я…

– Петра, сегодня я подписал хороший контракт с хорошим клиентом. Я очень доволен, а ужин пахнет волшебно. Не хочу ничем портить себе настроение. Считай, что сегодня это мой лозунг, и я от него ни за что не отступлюсь.

Я расхохоталась, и мы отправились ужинать. Такого рода невозмутимость и умение отодвинуть от себя мысли о неприятном – черта чисто мужская.

Гарсон, позвонивший из Рима, был в то утро первым человеком, с которым мне довелось говорить. Я обрадовалась, услышав его голос. Он же был в восторге от того, что снова на какое-то время оказался за границей.

– Ну как продвигаются допросы, Фермин?

– Я работаю вместе с Торризи и Абате. Когда надо, задаю вопросы, Абате переводит. Ох уж и типы в этой каморре, Петра! Вы даже представить себе не можете! Упертые, с мордами висельников, все их преступления у них на рожах написаны. Вы бы, к слову сказать, велели их арестовать за один только их видок.

– А кроме эстетических впечатлений, что-нибудь еще вам удалось получить?

– Они обо всем рассказывают Торризи: про бизнес в Барселоне, про магазины в Риме… Но вы там у себя об этом уже знаете, я уверен, потому что наши здешние коллеги постоянно обо всем информируют Коронаса. Но если говорить о том, что интересует нас с вами… ничего нового, инспектор. Они ни в какую не желают признать, что пять лет назад отправили Катанью в Испанию с заданием убить Сигуана. Да и свою причастность к ликвидации Катаньи они отрицают. А как там у вас с этими двумя?

– У меня происходит нечто похожее: оба твердят, что знать ничего не знают про убийство Сигуана.

– А вдруг Абелардо Киньонес и вправду был убийцей, а Катанья – просто его дружок, случайно заглянувший на ту квартиру?

– Версия достаточно фантастическая. Ведь тогда получается, что потом миляга Киньонес удрал в Марбелью, чтобы поразмышлять над случившимся, и в конце концов покончил с собой, осознав всю тяжесть своей вины.

– Да, конечно, моя шутка была не слишком удачной, но история с Катаньей приводит меня в отчаяние. Ничего нельзя понять!

– Какие у вас планы на ближайшее время?

– Я послушаюсь совета Торризи и еще на пару дней задержусь в Риме.

– А про Марианну Мадзулло ничего нового не появилось?

– Ничего, но Абате буквально носом землю роет, день и ночь этим занимается. А знаете, что мне сказал ispettore про вас? Он сказал, что вы великолепный полицейский и человек незаурядный.

– Очень любезно с его стороны. Передайте ему, чтобы перестал молоть чушь и нашел наконец Марианну.

– Хорошо, я подумаю, передавать ему это или нет.

– Послушайте, Фермин, я не собираюсь брать на себя роль строгой мамаши, однако хочу вам напомнить: вы должны время от времени звонить Коронасу, а также ежедневно посылать отчеты судье. Да, и не вздумайте снова фотографироваться с центурионами, не то я вас уволю!

– Хорошо, мама… то есть инспектор.

– А теперь спрошу из чистого любопытства: вы взяли с собой жизнеописания императоров?

– Если честно, я это чтение бросил – после Калигулы там все пошло вразнос. Беатрис, правда, рассвирепела и в качестве наказания сунула мне “Грозовой перевал”.

– И вам нравится?

– Не знаю, что сказать, как-то там все, на мой вкус, преувеличено, хотя то же самое я подумал и про жизнь Калигулы, а ведь так было на самом деле.

Я закатила глаза, хотя младший инспектор и не мог меня видеть, а потом простилась с ним, постаравшись приободрить. Мне легко было отыскать нужные слова, потому что именно в таких нуждалась и я сама. Приближался час допроса Нурии Сигуан, и сердце мое временами сжималось. Трудно было преуменьшить значение этого допроса. Последняя карта решала исход игры. Я тщательно проанализировала все обстоятельства, и мне показалось, что я уже довольно неплохо разобралась в психологии этой женщины. И тем не менее меня не отпускал страх – возможно, для спокойствия не хватало присутствия Гарсона, который умел все поставить на свои места. В любом случае мне требовалось побольше уверенности в себе. А так как я не склонна полагаться на немедленный благотворный результат молитв, то сочла за лучшее завернуть в “Золотой кувшин” и выпить виски. Никогда раньше мне не случалось выпивать до десяти утра, и должна признаться, что результат получился блестящим. Мой желудок сразу проснулся, и по всему телу помчался поток горячей крови. Из “Кувшина” я вышла в таком настроении, о каком до этого не могла и мечтать: мне было на все наплевать. Я поняла, что предопределение – не столь абсурдная вещь, как хочет внушить нам католицизм, и бывают случаи, когда сами мы не в силах управлять ходом событий. Короче, если допрос не даст ничего нового, это не будет на сто процентов моей виной. Так что в комнату для допросов я вошла с той единственной надеждой, которая никогда не должна оставлять человека: что судьба проявит ко мне благосклонность.

Глаза у Нурии Сигуан были такого синего цвета, какой трудно встретить в окружающей нас природе. Это был сияющий цвет, тот, что сразу наводит на мысли о чистоте, незамутненности. Взгляд ее был спокойным, но при этом из него исчезла всегда отличавшая его примесь цинизма. Что можно было прочесть в нем сейчас: высокомерие, гордость, желание внушить страх? Справа от нее находился адвокат Октавио Местрес, франтоватый и элегантный красавчик, который, едва увидев меня, сразу шагнул вперед. По этой детали и по тому, что он заговорил сразу же, даже не дожидаясь моих вопросов, я поняла: они уже выработали стратегию защиты, которую намерены использовать против меня.

– Добрый день, инспектор. Моя подзащитная, сеньора Сигуан, целиком и полностью отвергает все собранные против нее улики и намерена заявить, что нарушения, имевшие место в магазине “Нерея”, ни в коей мере не могут быть поставлены ей в вину, потому что она о них не знала. На самом деле она никогда не занималась бухгалтерскими документами магазина на регулярной основе, изо дня в день, всей финансовой частью ведал ее компаньон.

Я глянула на него так, словно он был предметом, который кто-то швырнул из окна прямехонько мне под ноги. И надо полагать, это алкоголь дал мне смелости бросить ему:

– Убирайтесь вон!

– Что вы сказали?

– Я велела вам убираться вон, покинуть помещение, испариться! Теперь, надеюсь, понятно?

Он с напускным лукавством улыбнулся и посмотрел на Нурию, как учитель смотрит на ученика, когда хочет внушить ему: “ Ты ведь знаешь, что надо говорить”. Женщина, не скрывая отвращения, отвела глаза. Когда адвокат уже исчез за дверью, я услышала ее апатичный голос:

– До чего тупы мужчины! Правда?

Мне трудно было поверить, что она словно бы искала моей поддержки. Я внимательно вгляделась в выражение ее лица, стараясь не упустить мельчайших деталей.

– Не знаю, так ли он туп в своей частной жизни, но как адвокат, безусловно, никуда не годится. Короче, именно эту линию поведения вы решили разыграть перед судьей – свалить всю вину на плечи вашего компаньона? Имейте в виду, он ведет себя по отношению к вам совершенно иначе.