- Блондинки потому, что брюнетки всегда погибали?

- Именно. И очень быстро. Он пробовал. В самом начале. С дюжину перебрал, но результат одинаков. Брюнетки совершенно не годились.

- И не просто блондинки, но определенного типа. Он подбирал. Направлял. Затем… устраивал аварию? Или как?

- Авария – чистой воды случайность. Кто ж знал, что вы настолько обдолбаетесь? Чудо, как та колымага разогналась до сотни миль. И другое чудо, что она только перевернулась. Мы тогда намучились, возвращая ее на место.

Лестница не кончалась.

Ступенька за ступенькой. Ниже. И дышать тяжелее. Воздух сгущается. И приходится глотать его, но сердце стучит быстрее. И тревожно. Снова тревожно. В какой-то момент кажется, что лестница заканчивается, но это лишь иллюзия. Джонни касается стены, и коридор превращается в площадку, за которой вновь лежат ступени.

- Хорошо, материал не пострадал. Отец бы расстроился.

- Почему она?

- Она выглядела вполне целой, а у тебя явно травмы были куда более серьезными… материал должен был быть здоровым.

Именно.

Материал. И она. И Элли. И другие, имена многих так и останутся неизвестны, были лишь  материалом для безумного экспериментатора.

- Он разрешил тебе присоединиться?

- Да. Я… знаешь, он был удивлен. А мой братец разозлился, ведь он перестал быть избранным.

- Вы отогнали машину на трассу. Зачем?

- Та дорога нужна была отцу. Потом, позже, он перенес лабораторию в драконьи пещеры, но кое-что хранил и в предгорьях. Твою сестру все равно начали бы искать, и мало ли, кто бы и на что наткнулся.

- И вы просто изменили район поисков.

- Именно. Мне всегда нравились умные женщины.

Но вряд ли это чувство было взаимным.

- Кстати, твоя сестра натолкнула нас на отличную идею. Она оказалась слабенькой, не выдержала и первого круга, но на идею натолкнула…

- А чучела? Зачем они, если…

- Это не отец. Братец у меня, говорю же, специфический. Если бы не он со своей ревностью, вы бы в принципе не узнали… захотел показать отцу, что он по-прежнему лучше прочих.

И он прав.

Люди пропадают. По всей стране пропадают. Где-то чаще, где-то реже. Каждый год, каждый месяц. Сотни и тысячи. Кого-то находят, иногда даже живым, и случается, что порой исчезновение – не исчезновение вовсе, а попытка сбежать от прежней жизни.

- Поток туристов приличный, если не наглеть, если не повторяться, выбирать разные города. Мой отец, к слову, был довольно беспечен поначалу. И братец, да… с его неуемной тягой к искусству.

- Да сомкнуться уста, хулу извергающие, - с легким упреком произнес Клайв.

Он стоял у подножия лестницы – она все-таки заканчивалась – и смотрел с упреком, будто это Милдред виновата.

В чем виновата?

- Сомкнутся, сомкнутся, - Джонни подтолкнул Милдред в спину. – Иди. Не бойся. Сам он никого не убил. Из женщин…

- Отрицание греха не есть раскаяние.

- Отец отдавал ему отработанный материал, а что уж наш идиот с ним делал, не столь важно. То есть, не важно было до определенного момента, пока этот рукоблудник не решил поделиться со всем миром. Держи ее покрепче. Ты же не хочешь, чтобы она убежала?

- Господь всевидящ.

- И всеслышащ, - согласился Джонни, перекладывая револьвер из одной руки в другую. – А еще справедлив, и после этой ночи все изменится. Для тебя. Для меня. Для нее вот… и для науки. Ты не поверишь, но все это ради науки…

Луке доводилось сталкиваться с разными людьми, каждый из которых был по-своему безумен. Порой ему начинало казаться, что нормальных-то вовсе не осталось, что весь этот гребаный мир изначально свихнулся, и дело лишь в том, кто управляется со своим безумием, а кто нет.

Взять тех солнцепоклонников, что приносили в жертву детей.

Или извращенца, возомнившего себя мессией, и сумевшего убедить прочих, но так и оставшегося извращенцем. Сел он хорошо…

Нынешнее дело выделялось и среди прочих.

Лука переступил через тело потенциального свидетеля, впрочем, сомнительно, чтобы парень стал давать показания с этакой-то преданностью… нет, от подобных свидетелей, как подсказывает опыт, одни проблемы.

Кровь еще текла.

Как-то много крови, обычно выстрелы в голову куда как менее кровавы. А тут целая лужа натекла, от которой побежали тонкие ручейки. И добравшись до бордюра, остановились. Лука прошел мимо круглой купели, в которой отражался розовый куст. Переплетенные стебли, острые колючки и алые цветы, что клонились к самой воде. Ненадолго Лука остановился у статуй, впрочем, тотчас сообразил, что статуи – не совсем и статуи. Железо напялили на мумий, и из-под доспехов выглядывали побуревшие от времени кости.

Милое местечко.

А главное неспокойно так. И ощущение опасности с каждой минутой лишь крепнет, а главное, хоть тресни, но Лука понятия не имеет, откуда эта опасность исходит.

От мумий?

Роз?

Или от воды, над которой будто пар поднимается. Или не пар? Вот он сплелся в фигуру женщины, а та обрела плотность.

Мать моя… чтоб тебя… с призраками Луке сталкиваться не приходилось. И главное, что револьвер здесь не поможет. Что он вообще о призраках знает?

Устойчивые сгустки энергии.

Так вроде.

Этот, похоже, был особо устойчивым.

Лука оглянулся. Парень с девчонкой уже исчезли в проходе, и стоило бы следом отправиться, но не оставлять же этот… сгусток за спиной?

Или оставлять?

А если нападет? С другой стороны, если и нападет, то Лука не знает, как воевать с призраками. Живого вот пристрелил бы, а это…

- Кто? – прошелестел куст.

- Я.

- Кто?

- Специальный агент федерального бюро расследований, - Лука револьвер не убрал. Как-то вот спокойней. – Лука. А вы, как понимаю, Патриция Эшби? Супруга Гордона Эшби?

- Освободи.

- Я бы с удовольствием, но как?

- Дракон, - она становилась все более плотной. Туман касался воды и вода собиралась в некое подобие плоти, пусть и полупрозрачной. И вот как-то спокойней не становилось. – Отпусти дракона.

- Какого?

- Здесь, - воды в купели становилось меньше, а призрак разрастался. Он тянулся к низкому потолку, закручиваясь жгутом, и вода отступала, оставляя камень за камнем. Она растянулась куполом, скрывая низкий потолок и изображенных на нем драконов. Она изогнулась и поглотила кровь, а следом и тело, покрыв его черной глянцевой пленкой.