Эрик благосклонно кивнул:

– Что ж. Давайте я все же дам вам сутки на раздумья? Отдохните, поразмыслите…

– Я уверен, ваше величество…

– Я все же настою на своем. А через сутки мы вновь поговорим, и если вы не передумаете, разговор будет уже более предметным.

Намек граф понял.

– Да, ваше величество. Благодарю, что уделили мне время.

Эрик отпустил Оломара со слугой и допил остатки компота.

Мальчишка. Не слизняк, нет. Но послушный, управляемый и ведомый. Второй, никак не первый.

Его величество и не собирался разочаровывать мальчишку. Под его правлением Оломар получит именно то, чего хочет. Спокойную необременительную жизнь, красивую и знатную жену с приданым, детей…

А уж как воспитать этих детей – решит не граф, нет. Решать будут воспитатели, которых обеспечит Корона. Мягко, ненавязчиво.

Самого Оломара уже не перевоспитать, да и не надо. Ни к чему, он ведь не маг жизни. А вот вырастить из его детей настоящих раденорцев – вот эта задача интереснее. И он справится. А потом и Алекс.

Никуда маги жизни из его государства не денутся.

* * *

Как это – жить наполовину? Сложно. И самое сложное – сделать так, чтобы этого никто не заметил.

Меня пытались утешить все. Друзья, знакомые, пациенты… Мне дарили цветы и сладости, меня навещали по очереди и целыми семьями, Даилина Террен прислала приглашение в гости и предложение пожить у нее, госпожа Лимира с дочерью забегали раз в два дня, Шими вообще вился хвостиком, стремясь предугадать каждое мое слово. Как оказалось, у него и отец и мать слегли, а как пошло зарево от башни…

Помощь пришла вовремя. Семьи он не лишился, и теперь был свято уверен, что станет лекарем. Более нужной и благородной работы паренек и назвать не мог. Я уже пригласила его работать в новую лечебницу. Сначала на должность служителя, а уж потом…

Выучится. Дорастет.

А пока надо было улыбаться, ходить как ни в чем не бывало, участвовать в веселой предсвадебной суете… И никому не показывать вида. И плакать в подушку по ночам от боли.

Как ведет себя маг, когда выгорает? Не знаю, ни разу такого не видела. Наверное, это больно. Маг жизни – это чуть больше, чем просто маг. Или меньше? Обычный маг лишается сродства со стихией, возможности призывать силу… И теряет себя.

Я потеряла возможность помогать людям. Роженица, которую мы не смогли спасти, – сепсис. Ребенка выходили, а вот саму девочку – нет. Начала рожать в дороге, грязь попала, в итоге горячка… И вот на третий день малыш, едва родившись, остался сиротой.

Пожилой мужчина с разрывом сердца… Раньше я бы даже не задумалась, сращивая пораженную мышцу, а сейчас закрываю ему глаза – и едва не плачу. Не смогли спасти. Не лечится такое нашими руками.

Женщина с переломом ноги. Шина, бинты, ей придется долго лежать, иначе нога срастется неправильно, и она будет хромать до конца своих дней. Раньше я помогла бы, а сейчас…

Опять горячка, опять бред, перелом нехороший, открытый, кость сахарно торчит из раны, сосуды разорваны… Мы провозились малым не полдня.

Карнеш – чудо. И руки у него золотые. Там, где я не смогла бы пока ничего сделать, он на одном чутье, на наитии, творит настоящие чудеса.

Я клялась себе научиться, я училась… И от этого становилось легче. Хотя бы чуть-чуть. Я не могу помочь всем. Но кому-то, как-то…

А сколько умрет оттого, что я лишилась дара?

И в который раз приходили на ум слова старой рофтерки:

«Не верь ни свету, ни тьме. Не бойся ни жизни, ни смерти. Это две стороны одной монеты. Иногда убить – значит спасти. За тобой три зла. Зло в прошлом, зло в настоящем, зло в будущем. Два зла могут сожрать друг друга, третье – тебя. Пожалеешь многое – потеряешь все. Зло уже идет. Берегись добра, оно бывает злее».

Не убереглась я от добра. Не спаслась. Никак.

А что мне оставалось делать? Раз за разом по ночам я проигрывала в уме тот бой. Первый и единственный раз, когда я убила человека. Как оказалось – своего родственника. Троюродного дядю, примерно так?

Я не жалела. Ничуть. Не с чего мне его жалеть. Но вот о потерянном даре! За одно это убить его надо было! То, что должно дарить жизнь, он обратил во зло. Это плохо, больно, неправильно, это… Я не смогла бы сделать ничего иного на тот момент.

И все же по ночам, когда я оставалась одна, когда накатывали боль и отчаяние, мне жить не хотелось. Но и уходить сейчас – подлость и предательство.

Хорошо хоть, его величество понял все правильно. Да и Рамон Моринар искренне удивлял.

Я была невестой, но странной. Чем должна заниматься графиня, невеста герцога? Полировкой ногтей перед свадьбой. Прической, фасоном платья, букетом, браслетом… Уж точно не бегать по лечебницам для бедняков. Но… Мне никто не говорил ни слова. Не упрекал, не ругался, не пытался повлиять на меня… Меня предоставили самой себе, и мне это нравилось.

Рамон заглядывал один раз в день. Вечером, когда мое дежурство заканчивалось и наступала пора уходить домой, Рамон Моринар возникал у лечебницы. Без букета, без сладостей, без подарков. Просто приходил и предлагал мне руку. И мы шли во дворец. Гуляли по улицам Алетара, о чем-то разговаривали.

Первый раз я молчала всю дорогу. Странно как-то… О чем нам говорить? Но потом речь зашла о канцлере, о короле, о последствиях эпидемии, о родителях Рамона, о моих родителях… И постепенно мы разговорились.

Рамону тоже нравился Алетар. Может, не так безумно, как мне, но герцог знал множество интересных мест. Там дом с мозаикой, здесь крыша, похожая на лежащую кошку, тут шикарные розы, равных которым нет в Алетаре…

Меня приручали, и не могу сказать, что я была против. Я выхожу замуж за Палача, но ведь свадьбой дело не закончится? Мне придется жить с ним под одной крышей, разговаривать, встречаться хотя бы за завтраком и за ужином… Не удирать же от него по коридорам дома?

А вот так… Он как-то понятнее.

Любовь? Романтика?

Ничего не хотелось. Я была словно выгоревший пустырь, на котором еще не проросла даже травинка. И что появится потом – тоже неясно.

Розы? Чертополох?

Той меня не осталось, та Ветана умерла рядом с убитым ею магом жизни. А что родилось? Что получилось?

Не знаю. Ничего не знаю…

Пусть кто-то меня осудит. Пусть. Я позавидую этому человеку. Он не проходил через эпидемию. Он не видел, как умирают сотни людей, которых можно было бы спасти. Он не знал, что такое безнадежность, и не терял самое важное в жизни. А я…

Я больше не хотела об этом думать. Рамон Моринар стал моим якорем в изменившейся жизни. Не любовью, но опорой, и я была ему искренне благодарна. Перерастет ли наше чувство во что-то иное?