Самоед, принесший поручику вяленое мясо и рыбу, оказался маленького росточка, широколицый, одетый в плохо обработанные оленьи шкуры. Говорил по-русски еще более скверно, чем выглядел.

За его спиной маячил мальчик-самоед лет десяти, с интересом наблюдавший за происходящим. А позади ребенка переминался с ноги на ногу солдат Зацепин, изображающий из себя строгость и порядок.

Мужчина-самоед выложил на пол свертки, размотал их.

— Начальника велела принести тебе мяса и рыбы.

— Что хочешь за все это добро? — спросил Гончаров, не прикасаясь к товару.

— Сколько начальника даст.

— Денег?

— Деньги не нада. Спирт давай.

— Чего несешь, курья башка? — засмеялся сзади Иван. — Какой спирт может быть у господина поручика?

— Хороший спирт. Оцень крепкий, — с улыбкой ответил самоед.

— Нет у меня спирта. — Никита взял со стола бумажник. — Бери деньги и ступай. На них купишь спирта.

— Где купить, не знаю. Спирт давай.

— Да где же я его возьму? — рассмеялся поручик.

— Обманываешь нехорошо, нацальника, — деликатно погрозил пальцем самоед. — Сзади зацем стоит спирт?

Тот оглянулся, увидел на столе початую бутылку виски, спросил.

— Эту, что ли? Хочешь?

— Оцень.

Гончаров взял бутылку, передал ее самоеду.

— Хватит этого?

— Оцень хватит. Еще привезу рыба.

— Когда?

— Когда солнце опять выйдет из воды.

— Это когда? — посмотрел поручик на солдата.

— Через полмесяца, значит, — объяснил тот. — Солнышко как раз обернется и снова встанет над водой.

— Ладно, приходи, — согласился Никита и кивнул на пацаненка. — Сын, что ли?

— Сын, — закивал самоед, пятясь. — Оцень хотел смотреть нацальника.

— А как зовут? — присел перед мальчиком на корточки поручик.

Тот молчал, испуганно таращась на русского человека.

— Имя твое?

— Нет имя, — вступился за сына мужчина. — Когда будет большой, будет имя. Сейчас нет имя…

— А тебя как?

— Николай… Так сказали, так отвецаю. Николай, нацальник.

— Вот нехристи, прости господи, — мотнул головой Иван и перекрестился. — Хуже каких-нибудь остолопов!

Никита Глебович взял с полки открытку с картиной Шишкина «Три медведя», протянул пареньку. Тот от неожиданности отступил назад, спрятал руки за спину.

— Бери, бусурман! — ткнул его в бок Зацепин. — Это тебе вроде подарка от барина.

— Боится, — объяснил самоед, суя открытку под одежду. — Опять придем, бояться не будет.

— Ладно, пусть приходит, — кивнул Гончаров.

Иван принялся заворачивать принесенное мясо и рыбу.

— Вот черти немазаные!.. Живут не как люди, а как сзади пришибленные. Под себя даже ходят, не моючись… Ежели б не мы, русские, так в своей глуши и передохли! Спирт любят до падучей! Родную мамку за него могут продать.

— Сюда добираются на собаках?

— А на чем же еще?.. На нартах. А если по реке, на плоскодонках. У них, ваше благородие, во как здесь отлажено!

— Возьми мясо и рыбу себе, — сказал Гончаров. — Я есть это не стану.

— Так ведь сам удивился, когда пожелали!.. А я съемши, и даже под водочку!

Поручик взял из портмоне рубль, сунул солдату.

— Возьми на водку. И не забудь, как самоеды появятся, сразу ко мне.

— Так ведь даже если я забуду, они сами прискачут!.. Вы их такой выпивкой одарили, по век жизни будут вспоминать!

Стоя на верхних ступеньках трапа, Сонька и Михелина видели: банкир уже маячил на палубе и то ли от безделья, то ли от волнения бросал в море скрученные из бумаги шарики.

— Помни, что сказал старпом, — наставляла дочку мать. — Мужчина он действительно странный. Почувствуешь опасность, не рискуй. Сворачивай игру. И второе: не спеши ронять сумочку раньше времени. Пусть это случится совсем нечаянно. Играючи.

Та чмокнула ее в щеку и заспешила к избраннику.

Сонька нырнула вниз, увидела в полутемном коридоре Михеля.

— Чего тебе?

— Какого фраера вы решили зажучить?

— Тебе нужно знать? — Сонька хотела пройти мимо Михеля, он крепко схватил ее за руку. — А ежели я сейчас развалю вашу затею?

Она выдернула руку:

— Что ты сказал?

— Подойду к тому баклану и зазвоню, что вы — воровки и хотите развести его!

— Гляди, как бы я не развалила тебе башку!

— Не развалишь, побоишься! — вор с силой прижал Соньку к стенке. — А я что сказал, то и сделаю!.. Я ведь могу рассказать такое, что мало не покажется!

Воровка зло смотрела на него в упор.

— Ну и чего ты добьешься?

— Скрутят, и из Одессы опять на Сахалин!.. Теперь уж точно на пожизненную!

— А тебя?

— И меня!.. Зато там мы будем наравне! Наравне и вместе!

Сонька приблизила к нему наполненное ненавистью лицо.

— Не будем вместе!.. Не дотянешь до Сахалина! Задушу! Ночью этими руками задушу! — протиснулась мимо, шагнула вниз.

Он перехватил ее, вдруг попросил:

— Соня… Подожди. Не могу я жить так!

— Не можешь — кидайся за борт!

— И кинусь! Меня ничего не держит на этом свете!

— Давай, вперед… Море уже не одного такого муфлона приняло!

Женщина двинулась дальше, Михель придержал ее снова.

— Что мне делать, Соня?

— Молиться, чтоб добрались до Одессы.

Сонька шла по коридору. Михель неуверенно шагал сзади. Воровка придержала шаг:

— И не вздумай мешать дочке. Пусть работает. Чтоб в той же Одессе было чего пожрать! Чтоб не подохнуть!

Крук услышал за спиной дробные шажки, оглянулся, приподнял шляпу.

— Здравствуйте, мадемуазель Ангелина.

— Бонжур, господин Ворон, — Михелина кивнула, кокетливо размахивая сумочкой. — Можно я буду вас так называть — Ворон?

— Как вам самой приятно, — тот поцеловал протянутую руку. — А я уже решил, что вы не придете.

— Я обладаю одним дурным и несовременным качеством — не люблю обманывать, — Миха вновь кокетливо рассмеялась. — Вот такая я дурочка!

Банкир снова поцеловал руку, покосился на девушку.

— Маменька с папенькой не возражали против нашего свидания?