— Вы лично готовы в этом участвовать? — несколько удивился Ефим Львович.

— Да. Думаю, при должной подготовке ни мне, ни Вениамину ничто угрожать не будет. Мы проводили наблюдение за Икрамовым — он передвигается по городу весьма демократично, имея в качестве охраны всего лишь одного ординарца. Тоже кавказца.

— Сколько дней понадобится на подготовку?

— Думаю, не более месяца. Изучим дополнительно пути передвижения князя, любимые места посещения, время пребывания на службе и в доме.

— Есть сведения, — заметил Гудков, — что Икрамов имел когда-то весьма откровенные отношения с госпожой Бессмертной.

— Ерунда! Чепуха! — вдруг излишне активно возразил барон. — Это почти совсем как в оперетте — когда-то он ее любил, а теперь, видите ли, ловит. Я имел возможность наблюдать и за князем, и за мадемуазель — ничего подобного замечено не было.

— Ее до сих пор так и не обнаружили?

— Увы! Будто в воду канула.

— Если человек канул в воду, то как минимум труп его должны выловить, — усмехнулся Губский. — А куда «канул» граф Кудеяров?

— Он под пристальным наблюдением полиции, — сказала Ирина. — Нам пока лучше на контакт с ним не выходить.

— А по-моему, он цветет и пахнет, — засмеялся Портнов. — Наблюдали его недавно в окружении прелестниц, вид графа был просто лучезарен.

— Хорошо, — развел руками Красинский, — князя мы взорвем. А что с покушением на градоначальника? Мадемуазель исчезла, граф роскошно прожигает жизнь. Кто станет реализовывать наши намерения?

Губский перевел на него тяжелый взгляд, неожиданно заявил:

— Вы.

— Я?!

— Именно так. Вы уже достаточно в материале и вполне успешно замените Кудеярова. Подберем вам спутницу, и станете готовиться.

— Но…

— У нас не бывает «но», — холодно и жестко произнес Ефим Львович. — Мы принимаем только «да». Если же возникает нечто третье, то оно исчезает вместе с тем, кто это третье придумал. Исчезает навсегда.

Красинский был растерян.

— По-моему, это угроза.

— Реальность. Если вы думаете, что так просто отпустим вас, ошибаетесь. Вы слишком много знаете, чтобы свободно, без проблем прогуливаться по улицам нашей светлой столицы! — Губский помолчал, с нехорошей усмешкой предупредил: — А, не приведи господь, решите навестить полицию, даже до ее ворот не дойдете.

— Как вы можете, Ефим Львович?! — воскликнул побледневший барон.

— Могу… Потому что знаю вашу гнилую и ничтожную публику. Призвать к бунту — хлебом не корми. А как к делу — немедленно в кусты!

Ближе к вечеру, когда духовой оркестр заиграл что-то аргентинское и публика начинала подтягиваться к оперетте, к главному входу театра подобрался человек на костылях, в потертой шинели, с завязанной темным шарфом головой. Это был бывший прапорщик Илья Глазков.

Он с трудом поднялся по ступенькам, направился к Изюмову, стоявшему наверху парадной лестницы.

— Чего надобно-с, господин? — довольно сурово спросил тот.

— Мне бы кого-нибудь спросить.

— На улице спрашивайте! — грубовато ответил Изюмов и махнул рукой. — Прошу очистить вестибюль — скоро публика пойдет!

— А вы не могли бы ответить?

— Ступайте, от вас пахнет! Городового сейчас свистну.

Глазков не уходил, просительно смотрел на бывшего артиста.

— Хочу спросить о госпоже Бессмертной… Где их разыскать?

Тот удивленно уставился на инвалида.

— Госпожу Бессмертную? А вы какое к ней имеете отношение-с?

— Никакого. Всего лишь являлся поклонником.

Изюмов подошел поближе.

— Были знакомы с мадемуазель-с?

— Так точно. Даже не столько с ней, сколько с ее маменькой.

Николай быстренько оглянулся.

— Ступайте, господин хороший… Ступайте и ждите меня после спектакля в сквере напротив.

— Благодарю, — кивнул Глазков и захромал к выходу навстречу вечерней публике.

Спектакль закончился примерно к десяти ночи, публика покидала театр возбужденно и шумно, от главного входа отъезжали автомобили, экипажи, на ступеньках вновь играл оркестр.

Глазков заметил Изюмова, спешащего к нему, привстал, давая о себе знать.

Бывший артист махнул издали, едва ли не силой усадил бывшего прапорщика на скамейку, присел рядом.

— Зачем вам понадобилась госпожа Бессмертная?

— По личному делу, — ответил тот. — Сказывают, она больше в театре не служит?

— Если знаете, зачем пришли?.. Тем более в таком виде.

— Мне важно ее найти. Полагал, могу это сделать через театр, — уклончиво ответил Илья.

— Вы, простите, из поклонников? — с запинкой спросил Изюмов.

— Из бывших поклонников. Я буквально на днях вернулся из ссылки.

— Где отбывали-с? — искренне то ли удивился, то ли обрадовался Николай.

— Близ Воркуты.

— Сидели за разбой?

— Нет, за пособничество. Помог бежать из Крестов особо опасной преступнице.

— Это кому же?

— Вы желаете сразу все узнать?

— Если на то ваша воля.

Прапорщик помолчал, поднял глаза на Николая.

— Была такая аферистка — Сонька Золотая Ручка. Вот ей и поспособствовал, оказавшись при этом обожженным. Затем был сослан.

От такого заявления бывший артист как-то вытянулся, затем подсел поближе.

— Вы мне крайне любопытны, господин. И даже не могу сразу определить — то ли Бог послал вас, то ли дьявол.

Илья тоже смотрел на Изюмова с интересом.

— Возможно, что я мог вас видеть однажды?

— Если и видели, то вряд ли запомнили. Я был на вторых ролях при госпоже Бессмертной. Но я ведь тоже совсем недавно из острога. Как и вы, отстучал полагающиеся пять лет.

Наступила пауза — длинная, растерянная.

— Это вы желали убить госпожу Бессмертную? — тихо спросил Глазков.

— Так точно-с… Желал. За что нес, несу и буду нести самое искреннее и жестокое раскаяние.

Снова помолчали. Оркестр возле театра продолжал играть, хотя публика почти вся разошлась и разъехалась.

— Вы давно видели мадемуазель? — спросил прапорщик.

— Несколько недель тому назад.

— Где они?

— Исчезнувши.

— Куда?

— Неизвестно-с.