по ул. Некрасова у Мальцевского рынка. Раздался вой сирены. Бабенок, стоящих в очереди за продуктами, милиция попросила удалиться. Бабенки с ворчанием уходили, но тут же около домов и оставались со словами: «Никуда дальше не пойдем, нам и тут не страшно». «Зачем нас разгоняете», – проворчала одна старушенция, ежась от холода и сморкаясь в тряпочку. И так мне стало ее жалко, что просто хотелось сказать: «Пойдем, миленькая, в дом, там теплее и безопаснее». Но знаю, что напрасно, все равно не пойдет. Она изредка поглядывала на небо, думая увидеть, видимо, стервятника и в душе проклиная его.

Только что позвонил Петя, приехал с окопов, просил зайти к нему поесть картошки. У меня есть 4 бутылки пивца. Сейчас сходим с П. М. и компенсируем себе несостоявшийся обед из щей на конском отваре.

25/XI-1941 года

Как долго я не заглядывал в эту тетрадь, а следовало бы. За последние дни усилился артиллерийский обстрел города. Если раньше снаряды ложились обычно в одном из районов, то теперь рвутся во всех районах. Вчера с приятелем Тощевым решили съездить вместе в управление. Выйдя от него, слышим разрывы снарядов, и совсем близко. Один снаряд разорвался настолько близко, что мой спутник прямо-таки нырнул вперед. Снаряды рвались по бокам, над головой, спереди и сзади. До самого управления ехали и шли в зоне артиллерийского обстрела. Но доехали благополучно. В 2 часа подоспела еще «ВТ». Воспользовавшись этой паузой, мы зашли в столовую: съели по 100 г хлеба, тарелке супа и ячневую кашу-размазню. Все лучше, чем конина, хотя и не так питательно. Не дождавшись конца тревоги, мы в 4 час. решились идти пешком. Проходя мимо Республиканского моста по набережной, услышали грохот разорвавшейся фугасной бомбы. Проходивший мимо капитан молниеносно растянулся на земле, побросав свои чемоданы. Последовал второй такой же взрыв. И еще один в том же направлении. Нет, думаю, здесь что-то не так.

Глянул влево – на поле Жертв революции – …несколько зенитных пушек ведут огонь. Приглядевшись, заметил – несколько орудий стреляют одновременно. Надо думать, имеется какой-то механизм, управляющий всеми пушками: я видел, что стволы плавно поворачивались, одновременные залпы их создают впечатление разрыва фугасной бомбы небольшого калибра. Даже воздушная волна чувствуется на расстоянии 200-250 метров. На поверхности видны одни длинные стволы, казенная часть и люди находятся под землей. Полюбовавшись залпами, мы продолжили путь по набережной в направлении Республиканского моста; снаряды то и дело гудят над головой и с грохотом разрываются, вызывая очередные жертвы и разрушения. А народ наш настолько равнодушно к этому относится, что спокойно продолжает шествовать, временами останавливаясь и вглядываясь в то место, где произошел разрыв.

На днях получил несколько телеграмм от Юры и с предложением некоторым людям, в том числе и мне, перебраться в Молотов. Не знаю, как остальные, а моя фамилия там, видимо, оказалась вследствие активного вмешательства Таминьки. Я даже получил от нее телеграмму всего из трех слов: «Здоровы, жду, целую».

Она почти уверена, что я приеду, но, видимо, ехать не придется. Во-первых, вряд ли отпустят в управлении и райкоме, а во-вторых, самому что-то не сдвинуться. Просто стыдно, что люди подумают, что я сбежал от трудности и страха. ‹…›

Страстно хочется поехать к семье, к жене, детишкам; избавиться от той работы, которую на меня дополнительно навалили и которую я органически не перевариваю. Я предпочел бы пойти на фронт и там доказать преданность моему народу, а на этой работе я никакого удовлетворения не вижу и пользы, пожалуй, не принесу. Основная работа меня удовлетворяет, и я справляюсь с ней неплохо. По форме и существу я должен был бы ехать, т. к. то производство, которое доверила мне партия, находится в Молотове, но ‹…› мой характер таков: не хочу уходить от трудностей. Хочется со всеми героями-ленинградцами перенести трудности до конца.

Если бы я знал, что в Ленинграде хуже того, что есть, не будет, т. е., другими словами, самое тяжкое пережили, спокойно поехал бы, памятуя, что основную тяжесть я перенес вместе со всеми. Но в том-то и дело. Ситуация складывается так, что главные трудности впереди. Мы и сейчас голодаем. Получаем 125–250 г хлеба, и то неполноценного, и жареную водичку, но тянем. Однако все идет к тому, что будет тяжело. ‹…›

Ленинград осажден, отрезан. Варится в собственном соку уже три месяца. Запасы иссякли. Командование принимает меры по очистке единственного спасительного канала – Северной железной дороги. Операции развиваются с большим трудом и огромными жертвами. Каждый вершок земли берется с боем. И быть может, наши силы скорее иссякнут и истощатся, прежде чем очистим дорогу Ленинграду, а следовательно, и флоту – (трагедия) капут. Придется все уничтожать.

Кровью сердце обливается от этих мыслей. Но делать придется, если до этого дойдет. Сейчас предпринимаются меры по огромной эвакуации населения из Ленинграда. Предполагается до озера (Ладожского) возить людей на поезде, а потом по озеру на Новую Ладогу пешком, но планы эти пока срываются, т. к. зима стоит пока тепловатая и озеро не может как следует замерзнуть.

14 декабря 1941 года

Ленинград являет собой печальную картину. Сотни разрушенных домов, еще больше изуродованных. Моя квартира 24 ноября тоже пострадала от арт. обстрела. Выбиты все стекла. Завод тоже пострадал. Вчера залетели четыре снаряда. Имеются разрушения, жертв нет, т. к. в том месте, где упали снаряды, народ не работал. К счастью нашему, снаряды оказались небольшие – трехдюймовые.

Ленинград буквально голодает. Если прогуляться по улицам, увидишь по всем направлениям людей, везущих гробы или просто замерзшие трупы. Народ обессилел. А надо еще работать, на работу приходится ходить пешком, т. к. трамваи не ходят – нет тока. Зима стоит хорошая: снежная, морозная, снега нанесло столько, что с трудом передвигаешь ноги, особенно со 100 г эрзац-хлеба. Завод вот уже неделю стоит – нет тока. Рабочие приходят и без дела слоняются в поисках теплого уголка, т. к. в цехах температура едва достигает плюс 3–4 градусов.

Люди, пережившие в Петрограде 1918–1920 годы, утверждают, что тогда было проще. Если по карточкам нет, то по спекулятивной цене всегда можно достать или выехать за город и за вещички выменять продукты у местного населения. Теперь выехать некуда – город окружен, и спекулировать нельзя, да и нечем. Народ изнурен, голоден и поэтому столько внезапных смертей. Мне самому довелось видеть на улицах замерзшие трупы людей, не смогших добраться до жилья. К голоду прибавился холод, который, как известно, требует дополнительного питания для поддержания температуры в теле. ‹…›

Артиллерийский обстрел продолжается с неослабевающей силой. Что хорошо, так это отсутствие воздушных тревог и этих неприятных звуков сирены,