более активную борьбу. Ларчик вроде просто открывался. Стратегия ведения войны в данный момент должна исходить из принципа, противоположного противнику. То есть если противник повел где-то решительное наступление, то это бывает, как правило, за счет ослабления других фронтов. Так это, видимо, и получается. Это видно хотя бы [из положения на] Ленинградском фронте. Здесь последние две недели относительное затишье. Немцы не предпринимают наступления. Они ушли в землю и «беспокоят» Ленинград ночными бомбежками и артиллерийским обстрелом. Зачем им наступать, если Ленинград отрезан и осажден.

Они теперь будут ждать, когда «затравленный зверь» подохнет с голода. Значит, в этот момент как никогда надо сконцентрировать всю мощь и энергию армии и народа, чтобы повести решительное наступление. Пусть ценою больших жертв, но безудержно идти вперед. Сломить противника, опрокинуть его и гнать, гнать, не останавливаясь (мы ведь все же на своей земле, и это легче, чем на чужой). Для этой цели, может быть, целесообразно ослабить фронт на Карельском перешейке и часть войск перебросить к югу от Ленинграда для этого наступления.

Этот успех на Ленинградском фронте, который, несомненно, имел бы место, т. к., судя по всему, немецких войск здесь не так много, влил бы, с одной стороны, бодрость в бойцов на остальных фронтах и побудил бы к более активному сопротивлению, а с другой стороны, поколебал бы самоуверенность в немцах, уже частично поколебленную, невзирая на значительные успехи. Подобные события могли стать прелюдией для широкого контрнаступления и деморализации, стало быть, армии противника.

* * *

Странный человек этот мой «старик» П. М., у него характер. Временами мужик как мужик: общительный, оптимистичный, шутник и даже весельчак-комик. А как найдет на него чума, что просто тяжело с ним разговаривать. И. Р. в таких случаях говорит: «вожжа под хвост попала». Вот и сейчас, звоню ему и приглашаю на обед, а он мне в ответ:

– Нет, не поеду, что я, твоих обедов не видывал.

– Да приезжай, черт тебя возьми, – говорю.

– Нет, не поеду, занят окнами.

А ведь я прекрасно знаю, что парень полуголодный. Не работает, получает по 2-й категории (если получает, т. к. после ухода с работы он долгое время брал карточки в домоуправлении).

У него, «мерзавца», какой-то ложный стыд. Дескать, подачками кормят. Лучше с голоду помру, а волю не согну.

А того, дьявол, не знает, что я подачками сам не питаюсь и тоже их не терплю. Если я угощаю, только от чистого сердца, без всяких задних мыслей. Мне приятно доставлять удовольствие другим, особенно близким мне людям. Мне приятно делать другим.

А впрочем, он хорош тем, что это у него проходит, не оставляя следов. Стоит с ним дружески посидеть да позабавиться часок-другой горючим, как парень становится другим. Приходится просто идти ему на уступки. И вместо того чтобы к себе его вытянуть, надо идти к нему.

Да, ребятки, тяжело с таким характером жить. Он, по-моему, по несколько раз в день сам себя не любит. Вот почему, мне кажется, он и не женится, живет бобылем. Баба сдавила бы ему свободу действий, и, как следствие, неизбежный разрыв. Ему и ладить только вот с людьми с такими характерами, как я, т. е. с людьми незлопамятными, добродушными, скоро забывающими нанесенные им те или иные обиды.

Не исключена возможность, что он на меня рассердился за то, что я ему давно не звонил, а еще «давнее» у него не был. Вот, мол, мерзавец, имеет возможность кое-чем поделиться, а сам молчит. А того не знает «негодяй», что этой возможности у меня не было до сего дня, кроме обедов, приглашение на который он категорически отвергает. Возможность поделиться появилась только сегодня потому, что получил карточку на дополнительное снабжение, как отец двоих детей.

17/Х-1941 года

Был у этого «мерзавца», и оказалась, что у него были косвенные причины сердиться на весь мир. Дело в том, что И. Р. обнадежил возможностью получить билет на вылет из Ленинграда на самолете, а на поверку вышло, что билеты дают только высокопоставленным особам. Сорвалось. В результате расстройство, вызванное потерей лелеянной мечты и ночных дум. Он предвкушал сладость неожиданной встречи со знакомыми и, может быть, родными, но не вышло. Мой приход несколько рассеял его мрачные мысли. Малость подзакусили и, как обычно, не успев запить и чаем, услышали сигнал воздушной тревоги. Собрались в бомбоубежище.

Выйдя на улицу, увидели в северном направлении сильный красный свет и одновременно услышали мощный взрыв, вызвавший у моего спутника невольное восклицание:

– Ого, здорово, давай-ка, брат, сматываемся в бомбоубежище.

– Давай, – говорю я.

Не успели мы подойти к убежищу, как увидели беловато-фиолетовый свет. Это гитлеровские бандиты сбросили большое количество зажигательных бомб. Уже сидя в бомбоубежище, мы услышали большой взрыв на улице. Это было вызвано также сбрасыванием зажигательных бомб. В эту ночь возникло несколько пожаров, и особенно сильный в зоологическом саду. Говорят, что сгорели американские горы. Ну и черт с ними, была такая дрянь, что совершенно их не жалко.

В убежище было немного народу, все больше пожилые, среди них много вздыхающих старушек.

– Господи, господи, долго ли это будет продолжаться, – прошамкала одна из них.

– Еще не то будет. От этих извергов все можно ожидать, – вторила другая.

В этот момент зашумели зажигательные бомбы.

– Опять зажигалки пущает, – сквозь сон пробормотала третья.

– Мужчины, чего вы сидите, – испуганно воскликнули бабочки, только что вошедшие в убежище, – за нашим домом пожар, а вы сидите здесь.

Пристыженные, мы вышли во двор, но, как оказалось, пожар был далеко, и мы вернулись в убежище. Долго еще старушенции шептались между собой, но трудно было понять. Судя по отдельным словам, они вели разговор о неприятностях, связанных с бомбежками и в целом с войной. Подоспел сигнал отбоя. Мы вернулись в квартиру.

Было 22 ч. 30 мин. П. М. сегодня нужно дежурить на чердаке с 0 ч. до 3 ч. ‹…› Мы решили сыграть пару партий в шахматы. Как обычно, я ему здорово надрал. Полдвенадцатого ночи я лег в кровать, а он пошел дежурить.

Я только что успел заснуть, как раздался вой сирены (тревога). Было четверть первого. П. М. поднял меня. Не успел я натянуть на ноги сапоги, как где-то раздался сильный взрыв фугасной бомбы. Стекла задребезжали. Я поспешно оделся.

– Давай-ка, Сашка, тикай, а то ни за что ни про что погибнешь под развалинами.

В убежище я быстро заснул, причем сидя. П. М. в это время «танцевал» венгерку во дворе, похлопывая в рукавицы. На дворе стоял небольшой морозец.

Не знаю почему, но я проснулся в тот момент,