быть убежищем для тех, кто подвергается политическим преследованиям в мире. По германскому законодательству, любой иностранец, просто ступивший на германскую землю и заявляющий, что он — беженец от тирании, получает возможность слушания дела в суде по вопросу предоставления убежища за счет государства, включая проживание и питание на протяжении процесса. Среди других послевоенных иммигрантов, приглашенных в Германию после распада Советского Союза, оказались восточные евреи, которых ждали в своих странах во-□обновленные преследования, и почти два миллиона этнических немцев.

По Закону о национальностях 1913 года (иначе именуемому законом о кровном родстве) германское гражданство скорее основывалось на родословной, чем на земле рождения. Закон об иностранцах 1990 года изменил это положение, предоставив рожденным немцами с пятнадцатью годами проживания в Германии и их детям, рожденным на германской земле, право просить натурализации. Это была суровая проверка, которую проходили только 5 % подавших заявку{755}. Как в Соединенных Штатах Америки и других богатых странах, примерно две трети тех, кому отказали в постоянном проживании, стали незаконными иммигрантами, исчезнув в устоявшихся общинах иностранных рабочих.

По новому закону, вступившему в действие 1 января 2000 года, любой ребенок, рожденный в Германии, в настоящее время является законным гражданином Германии (при условии, что один из родителей являлся законным резидентом на протяжении восьми лет подряд и имел действующее разрешение на проживание, по крайней мере, три года){756}. Однако новый закон препятствует двойному гражданству. Рожденные за границей германские граждане должны выбрать одну или другую национальность к двадцати трем годам. В случаях, когда отказ от негерманского гражданства невозможен или нежелателен, о двойном гражданстве можно попросить до двадцати одного года. Таким образом, новый закон о гражданстве отдает предпочтение германскому воспитанию в соответствии с нормами жизни данного общества в очередной попытке свести к минимуму большое количество «рожденных за пределами Германии» германских граждан. Предполагая, что немцы желают принимать большие количества таких граждан, их способность платить за них и поддерживать объединенную германскую культуру в процессе остается большим вопросом, на который не найден ответ.

Восточная Германия

В 1950-е годы политическая стабильность и экономический успех Западной Германии превышали ожидания как союзников, так и немцев. В 1960-е и 1970-е студенческие протесты и терроризм среди беспрецедентной иностранной иммиграции угрожали потерей этого единства, свободы и процветания. Такое дурное предзнаменование сыграло значительную роль с том, чтобы сделать консервативное правление Гельмута Коля, продолжавшееся шестнадцать лет, самым долгим канцлерством после Бисмарка.

Эгалитарная Восточная Германия с самого начала воздвигла более крепкий защитный панцирь, установив правление одной партии в 1946 году. [Формально в ГДР действовала многопартийная система, как в Польше, Болгарии и еще нескольких соцстранах. Но в ГДР эта многопартийность сыграла важную роль на завершающем этапе в 1989-90 гг. — Прим. ред.] Это правление постоянно ужесточалось на протяжении 1950-х и 1960-х годов после прекращения существования пяти отдельных государств Восточной Германии, ее присоединения к странам Варшавского договора и СЭВ, строительства Стены, и введения придерживавшейся жесткой линии и ориентированной на Советский Союз конституции. Последняя усиливала статус Германской Демократической Республики, как отдельной нации, по сравнению с Западной Германией{757}. Хотя там не устанавливалось никакой нацистской диктатуры, ГДР являлась полицейским государством с самого начала своего существования, со своей собственной службой безопасности — «Штази» — которую поддерживали советские солдаты. После 1960 года восточные немцы не могли свободно ездить на Запад и, таким образом, оказались привязаны к своей родине не только патриотизмом и свободным выбором, но также и кирпичными стенами и пулями. Это были отчаянные меры, предпринятые коммунистическим государством, опасающимся потерять свою жизненно важную рабочую силу и raison d’etre [raison d’etre (фр.) — разумное основание, смысл существования чего-либо] в пользу Запада{758}.

В 1970-е годы, после двух с половиной десятилетий тоталитарного правления ГДР сделала шаг вперед к диалогу с Западом. Однако коммунисты сожалели на протяжении десятилетия о своей самой либеральной акции. В 1978 году Социалистическая единая партия Германии признала независимость протестантской церкви, позволив ей стать убежищем для протестующих и желающих реформ, таким образом, косвенно сделав первые шаги по направлению к объединению с Западом{759}.

В отличие от внешних впечатлений, признание государством церкви не означало политики умиротворения или кооптации со стороны любой из сторон. Это был шаг, сделанный из глубин германской истории, когда обе стороны рисковали, получая что-либо взамен. Как многие восточногерманские интеллектуалы и писатели, протестантское духовенство также способствовало успеху собственной миссии, сотрудничая с государством{760}. В 1971 году восточно-германский епископ Альбрехт Шенхерр, выступавший от имени Лиги протестантских церквей, говорил о восточногерманской церкви, уже тогда незаменимой в работе государственной системы соцобеспечения, как о готовой «работать скорее «против», чем «рядом» с социализмом»{761}. Таким образом, соглашение, достигнутое с государством, выполняло религиозные и политические цели, в которых были взаимно эгоистично заинтересованы обе стороны. Не означая политического плюрализма с Социалистической единой партией Германии, соглашение подтверждало важность и силу исторического сотрудничества между немецкой церковью и государством, восходящую к Средним векам. В попытке способствовать духовной миссии и облегчить ее в период даже более настоятельной необходимости политической поддержки, Лютер, столетиями ранее, объявил саксонское правление и христианское лечение душ независимыми задачами, но, тем не менее, имеющими одинаковую судьбу{762}. Современную версию этой мысли епископ Шенхерр высказал в 1971 году.

Сотрудничество церкви и государства являлось не единственной частью германского прошлого, от которой восточные немцы получили пользу для себя. В конце 1970-х годов исторические саксонские и прусские личности — Лютер, Фридрих Великий и Бисмарк — были широко известны{763}. На протяжении своей истории восточные немцы нашли ресурсы для придания собственному государству формы, отличной от советской и американской моделей. Обе Германии считали и ту, и другую имеющими недостатки. Советскую — за подавление индивидуальной свободы и коллективизм. Американскую — за повышенный индивидуализм, материализм и социальный раздел. Классическое германское прошлое также предлагало альтернативу политической универсальности, которую тогда представляли новому поколению на Западе интеллектуалы леволиберального толка, советовавшие немцам воспринимать себя в европейских и глобальных терминах, а не как граждан частной нации-государства. Президент ФРГ Рихард фон Вайцзеккер хвалил жителей Восточной Германии за «более стабильное, серьезное и правдивое осознание германской истории», независимо от провалов коммунистической партии в «идеологизацию»{764}.

Официальные лица Социалистической единой партии Германии эксплуатировали прошлое, пытаясь поддержать проваливающуюся политическую систему. Но многие восточные немцы, подсчитывающие утерянные свободы и пользующиеся первой возможностью, чтобы сбежать на Запад, считали, что подходящие ответы для личностной и национальной идентификации лежат как