дурное и нехитрое дело. Почитания нашего преимущества над ними не вызовет ни у наших, ни у ихних.

— Ну, ладно, ладно, — сел за стол командир. — Тогда ты уж аккуратнее там. Не карманников ловить будешь. Поосторожнее работай. Всё, до завтра. Ах! Забыл. Жена твоя звонила мне. Просила тебя вечером перезвонить Борису Павловичу.

— Сейчас перезвоню. Уже вечер. С Вашего телефона можно?

— Привет, — сказала Зина. — Я съездила на кондитерскую к Нинке и сама с ней поболтала. Она глубоко раскаялась в своём глупом поведении. Липнуть к тебе не собиралась и не будет никогда. Просто неудачно пошутила. Так что мы с сыном завтра возвращаемся.

— Ну, как замечательно, — сказал Шура. — Продуктов купить? А то я сейчас в столовой ем.

— Я сама всё по дороге куплю. Боря на своём «москвиче» нас попутно и в магазины забросит. Он так сказал. Мы к вечеру приедем.

— Я тоже к вечеру. У меня задержание завтра. Всё. Целую. Жду.

— Забавный народ — женщины, — тихо сказал Лысенко. И они поехали по домам.

Шура ехал и вспоминал как они задружили с Зиной в девятом классе. Целовались на скамейке возле дома её тёти. Она приехала учиться в город из далёкой деревни Камышинки. После одиннадцатого класса Шура в армию ушел, а она поступила в медицинский техникум и к его возвращению уже работала фельдшером в третьей городской больнице. Малович в форме с тремя сержантскими лычками пришел к ней на работу. Они сели на подоконник в коридоре и через десять минут договорились завтра с утра идти и подавать заявление в ЗАГС.

Александр после службы превратился в мужчину, хотя выглядел просто как красивый и мускулистый юноша. Он, где только мог, назанимал денег и пока тянулся предсвадебный подготовительный срок, построил с друзьями и братьями хороший дом недалеко от центра Кустаная, заполнил его всем, что положено иметь в крепкой и состоятельной семье. Долгов набрал, если и не на полжизни, то лет на пять точно. Потом они расписались и сыграли свадьбу в отцовском дворе во Владимировке. Три дня не просыхали, пели, плясали и складывали в дальнюю комнату Панькиной пятистенки подарки от своих деревенских родственников, друзей и от новых городских.

— Женюсь один раз — сказал Шура вместо первого тоста. Все стали хлопать в ладоши и звенеть стаканами с водкой. Оно так и вышло. Прожили они до две тысячи тринадцатого года, в котором умер от рака настоящий полковник Шура Малович, а через год от горя — Зина, хирург, врач высшей категории. Но всё это случилось потом, прямо на середине доброй жизни в любви и согласии, да рядом с сыном Виталием и внуками Андреем и Кириллом.

А к семьдесят первому прожили они всего одиннадцать лет, занятые делами по горло и собой до самых глубин своих любящих душ.

Утром двадцать третьего июля семьдесят первого Малович на своём синем с красной полосой мотоцикле въехал во двор милиции, которая всех, как могла, берегла. Он переоделся в клетчатую шоферскую рубашку, надел армейские галифе и сапоги, в которых пришел из армии. Поговорил пять минут с командиром по рации и уехал на трассу, внимательно пересчитав всё, что стояло и лежало в будке. Сверил товары с накладной и поехал на трассу Кустанай-Боровое. На приличной скорости проскочил восемьдесят километров и никто не пытался его остановить, не было на обочине аварийных машин и прочих подозрительных механизмов на колёсах или гусеницах. Малович развернулся, снова приехал к городской развилке и выбрал дорогу на очень далёкий Кушмурун.

На сороковом километре вылил в бак двадцать запасных литров из канистры, которых в будке имел ещё пять. И снова почти весь день в пути прошел напрасно. Никаких приключений. Вернулся он к развилке в шестом часу вечера. Голова гудела почти как сам мотор. Машина была хоть и не старая, но собранная явно в стремлении победить соперников по социалистическому соревнованию. То есть наспех и кое-как. Кресло водителя конструкторы упростили так, что если не стелить под задницу свёрнутое шерстяное одеяло, то тут тебе через пару лет и геморрой с простатитом, да плюс люмбаго или ишиас. Всё в движке стучало, визжало, скрипело и шаталось. Но она, собака, ехала. На западе так делать не умеют. Чтобы автомобиль работал на всю катушку при десятках недоделок.

Домой ехать было вроде рано, но и ловить вечером бандитов, которые знали, что к ночи никакой дурак с деньгами не поедет в город, а товар в это время тоже никому не выдадут. Все склады до шести работают. Двинул в город. Домой. Зина, как и обещала, вернулась, и потому о столовской еде, и об одинокой постели он вспоминал со сдержанным отвращением. Да и вообще — окончательно убедился в преимуществе семейного очага перед холостяцким, хоть и временным. Четыре утра подряд Шура пораньше выезжал на машине с будкой и вот так болтался по плохим шоссейным имитациям настоящих междугородних трасс. Повезло только на пятый. Выехал он в сторону Челябинска и на семьдесят втором километре увидел милицейский патрульный «УАЗ-450» именуемый в народе «буханкой». Этот скоростной и плевавший на любое жуткое бездорожье автомобиль брали с большим желанием военные, милиция, скорая помощь и геологи.

Машина стояла на обочине. Но перпендикулярно трассе. Передок на асфальте, а «корма» почти возле кювета. Её покрасили в синий цвет и посередине кузова провели широкую красную полосу с желтыми, обведёнными чёрной краской буквами — «милиция». На крыше автомобиля торчали две антенны, громкоговоритель и фонарь из красно-зелёного стекла. Возле машины стояли три невысоких гаишника с длинными и полосатыми палочками-выручалочками, в высоких фуражках. Шура сразу понял, что ГАИ фальшивая. Потому как из под фуражек милиционеров торчали довольно длинные волосы. Чего просто не могло быть. Не стриженных коротко сотрудников в милиции не было никогда.

Один из трёх оттолкнулся спиной от корпуса передка между фарами и вышел на дорогу. Палкой волшебной провел траекторию остановки товарного фургона на обочине сразу за «буханкой». Шура растолкал по карманам солдатских штанов три пары наручников и остановился там, куда ткнул старший сержант жезлом. Вышел. Потянулся. Сказал через зевоту.

— Здравия желаю. А чё случилось? Ехал на скорости шестьдесят, водку не пил на этой неделе. Могу дыхнуть в стакан. Да она, телега долбанная, мля, у меня вообще еле ползёт. Делаем её, падлу, делаем, но на заводе всё так косо-криво привинтили, что после каждого рейса день на подкрутку гаек идёт да