опознают? Свидетели из бедной сберкассы скажут, что они бандитов узнали? Кто? Кассирша? Сторож, которого не успели шлёпнуть? Ты уверен? Они не побоятся? Они же и представления не имеют, что у этих грабителей полно в городе таких же друзей. Да? Дураки и дуры сплошные в сберкассе. Им по фигу, воткнут им перо в печень возле собственного дома если они опознают бандитов! Ты их будешь сопровождать и охранять днём и ночью? В сортир водить, в баню, по магазинам? С детьми ихними ты гулять будешь и в школу их водить?

— А я верю, что опознают, — возмутился Вова. — Да, им страшно. Но ради того, чтобы этих преступников больше не было в городе и всем жилось от этого легче, они их опознают и подпишутся под своими словами. Плохо ты о нашем народе думаешь, Саша.

— Ну, посмотрим. Наша задача поганцев посадить или под расстрел подвести. Это не люди. Отребье. Враги честных людей. Враги народа. Ты знаешь, что они грабили и убивали? Знаешь. Я знаю. И куда их мы должны отправить? В Пятигорск? В лучший санаторий? Не было же натуральных очевидцев на глухой трассе, на семьдесят каком-то километре именно в минуты задержания. И что — отпустим с миром убийц и грабителей? У них три обреза было когда я их брал. Просто я их перехитрил и они меня не грохнули. А может, не надо было хитрить? Стоит машина милицейская. Фальшивая. И ничего не происходит. Тихо все стоят. Курят и отдыхают.

А тут мы, орлы, подлетаем со взводом автоматчиков и крошим всё в пыль. И нет бандитов. Хрен тебе, Вова. Их надо отдать суду. Но как быть, если я их поймал, зная, что они ограбили не один десяток государственных совхозов? Наказали на деньги, которые капают государству от пота наших трудяг? Никто, кроме меня и шоферов не видел, как они это делают. Так шофера рот на замке держат. У них семьи, да и просто жить охота. А их обещали пристрелить, если вякнут хоть слово. Что, может, реально отпустим? Они же, мля, центральный банк ещё не грабанули, не всех кассирш перестреляли. Иди, снимай с них наручники и дай денег на такси, мля! И обрезы им верни. Они ведь сразу дальше побегут грабить. Так не из рогаток же им в людей стрелять. Давай!

Шура спрыгнул с мотоцикла, плюнул и пошел в допросную. Бандиты, пока милиционеров не было, о чём-то усердно договаривались. По лицам и позам напряженным чувствовалось, что разговор был очень серьёзный. Тихонов появился в комнате мрачный и вялый. Переставил стул от Маловича подальше, прямо под окно с решетками. Откинулся на спинку стула и глядел в потолок безразлично и тупо.

— Капитан, — Шура заставил его повернуться. — Позвоните в сберкассу. Пусть приедут сейчас же свидетели. Охранник, заведующая бухгалтерией и кассирши. Опознать нападавших они должны.

Володя пошел в свой кабинет и через полчаса дежурный сержант привёл народ из сберкассы в допросную.

— Эти люди грабили и убили пятерых ваших сотрудников?

— Пусть они встанут. Мы их сидячими не видели, — попросил сторож.

Пугач, Тихий и Дикий без охоты поднялись.

— Это они, — кассирша проговорила два слова и заплакала.

— Они. Грабили и пятерых убили вот эти люди. Но кто кого застрелил, мы твердо сказать не можем, — внимательно вглядываясь в лица грабителей, заключила заведующая и хлопнула себя по бедру. — Убить вас на месте, мерзавцы, это самый правильный суд будет.

— Напишите каждый на отдельном листке, что преступников вы опознали и в своих показаниях уверены, — Малович раздал всем листки и ручки, место уступил за столом. Тихонов тоже встал и подвинул стул от окна к столу.

— Фамилии свои напишите, домашние адреса обязательно, — Шура дождался когда последним закончил писать сторож и собрал листки, проверил написанное. — Всё. Спасибо за помощь. Вы свободны.

Задержанные сели и молчали. Ничего не говорили и Малович с Тихоновым. Просидели как на похоронах довольно долго. На улице перед воротами УВД сигналил шофёр милицейского «ГаЗика». Видно, сержант, на этих воротах стоящий, убежал в туалет и слегка задержался. Наконец машина престала горланить, скрипнули петли ворот, потом проскрипели ещё раз и легкий удар метала об металл рассказал, что машина въехала и ворота закрылись.

— Меня начальство ругает иногда за то, что я даю возможность преступникам спасти себя от расстрела или помочь самим себе снизить срок, — сказал Шура тихо. — Но у меня свой взгляд на жизнь и смерть, волю и неволю. И начальства я не боюсь. У меня больше пятисот задержаний в одиночку, а в паре с этим молодым красивым капитаном — далеко за семьсот переваливает. Я имею два ордена и несколько медалей за отвагу при ловле вооруженных бандитов.

Поэтому меня никто, даже генерал, не заставит работать с задержанными, как со скотом. Вы плохие. Мерзавцы и падаль. Но вы в то же время, к сожалению, люди. И я даю вам человеческий шанс на облегчение своей поганой участи. У меня много свидетельских показаний. Подтвержденные факты убийств, которые вы совершили. Я взял в архиве заявления директоров совхозов. Вы ограбили двадцать шесть их машин. Забрали товаров на сто семьдесят тысяч и деньгами двести одну тысячу шестьсот рублей.

— А в позапрошлом году убили вахтёра и сторожа Универмага тоже вы? — вставил Вова Тихонов. — А на железной дороге товарняк с флягами мёда вы взяли? Три вагона. Жаль — не нам это дело дали.

— А, это когда застрелили начальника состава и двух сопровождающих? — вспомнил Малович. — Наши опера тогда так и не нашли убийц. Молодёжь искала. Опыта нет. Награбленное в универмаге и мёд забрали у барыг-перекупщиков. Они перепродать не успели. А грабители затихарились. Но это были вы, я так думаю. Практически уверен.

Бандиты переглянулись.

— Да не, начальник. — Обиженно сказал «Пугач» — Вот что точно — это не наши дела. Что, кроме нас все честные и благородные? Не грабят, не убивают? За своё мы вину признаём полностью.

— Четырнадцать фактов за три года, а трупов — двадцать один. Только в сберкассе пятерых положили. Подлая, конечно, вы банда, кровожадная. — Александр Павлович стал ходить по комнате от двери к окну. — Надо бы нам с капитаном забрать нераскрытые, да поискать хорошенько доказуху. А вы покантуетесь в СИЗО годик. Ну, там хорошо. По пятнадцать человек в камере на четверых. Как вы считаете, товарищ капитан?

— Хорошая идея. И если мы