— Уравнение? — В глазах Кондрата стоял ужас. — Напишем? А быстрее никак нельзя?

— Можно, — сказал Борис. — Думаю, я смогу показать путь магу твоего уровня на эту войну. Только мне нужна песня, войной рожденная… Не подскажете, юная леди, — повернулся он к Саше, — какую сыграть?

— Священную войну, — опередил девушку Звеновой. — Но инструмент нужен попроще, народный, так сказать. Баян или аккордеон есть?

Призрак, бросив смычок, умчался к себе на островок. Вернулся уже с аккордеоном.

— Сашка, споешь? — продолжил распоряжаться Николай. — А то я, сама знаешь…

— Попробую, — неуверенно произнесла девушка.

Насколько она успела себя узнать, ей никогда удавались подобные песни. Вот и в этот раз, стоило ей запеть «пусть ярость благородная вскипает как волна», как к горлу подкатил предательский комок, и голос сорвался.

— … Идет война народная… — Смотровую затопил шаляпинский бас. — Священная война.

Амвросий пел. Пел хорошо поставленным голосом клирика, привыкшего к многочасовым службам. Пел так, что все присутствующие (и псы в том числе) выпрямились в струнку.

— Дадим отпор душителям… — Это была уже не песня — молитва. — Всех пламенных идей. — В пение инока начали вливаться звуки. Борис подобрал мелодию. — Насильникам, грабителям, мучителям людей. Пусть ярость благородная…

И не перебивая пение брата, но вплетаясь в него лиричными нотками, тихонько мурлыкала Саша — но уже совсем другую мелодию. Потому что Кондрату надо было не просто попасть на войну. Ему надо было разыскать Прасковью.

… О тебе мне шептали кусты

В белоснежных полях под Москвой.

Я хочу, чтоб услышал и ты,

Как тоскует мой голос живой…

Когда брат и сестра закончили петь, Кондрата на смотровой площадке уже не было.

— Ушел, — в глазах у Иннокентия стояли слезы. — Ушел на войну братец. И… Знаете что, друзья? Я все-таки вернусь на Землю. Вместе с вами.

— Ура, деда! — завопила Саша и повисла на шее у молодого человека. А потом вдруг бросилась к Звеновому: — Ура, Колька! Ур-а-а!

— А я… — Борис с хитрой улыбкой смотрел то на Звенового, то на Сашу. — Я вас, пожалуй, провожу.

И призрак заиграл снова, на этот раз смычком на воображаемой скрипке — о любви?..

***

Сад возле здания института МИ не просто существовал — он цвел и благоухал.

Заливались невидимые глазу соловьи. Жужжали над цветами тяжелые шмели. Пахло липой.

— Хорошо хоть, комаров нет, — обалдело произнес Звеновой. — Сколько же нас не было, что все расцвести успело?

— И недели не прошло. Но вы и уходили из другого сада. И, я бы сказал, немного с другой Земли.

Голос шел откуда-то сверху. Точнее — с ближайшей березы, на толстой ветви которой притаился Магистр. Выглядел он как обычно, разве что глаза подозрительно блестели.

— Вот, понимаешь, Прасковья с Натали березы на выходе с тропы насадили, — сварливым голосом изрек он, — а у меня на них аллергия. Ну что ты так смотришь на меня, Сашка? Рысей-аллергиков не видела, что ли?

— Э-э-э… нет. — Девушка спешно пыталась сообразить: дед, по идее, не должен помнить, куда именно он их командировал. Ведь теперь все изменилось! Прасковья так точно должна была измениться, ведь Кондрат исправил прошлое, а с ним и будущее. Учил ли ее дед защищать людей? Или она больше никакая не защитница, потому что Федька — не каратель? А она, в свою очередь, с Федором Оспиным больше не пара! И вообще — никогда в этой паре и не была.

…Или все-таки они пара?

— Деда, а у вас все в порядке? — с замиранием сердца спросила Саша.

— Кроме берез на выходе с тропы, — рысь незаметно подмигнул девушке, — все в норме.

— И Федька не появлялся?

— Какой Федька? Оспин, что ли? — Рысь озадачился вопросу воспитанницы. Только уж как-то слишком старательно озадачился: — Ты там в Бездне не перегрелась, часом, Александра? Оспин при инициации красной девкой Феодорой обернулся. Разбавил скорбную летопись Школы курьезом, так сказать. И ты об этом забыла? Школу окончила, и все, можно историю не учить? Ну ты даешь, воспитанница! Совсем без чуткого руководства от лап отбилась. Вот и компаньонов своих не представила, и…

Рысь ворчал что-то еще, но его уже не было слышно. Звуки сварливого голоса вдруг заглушило гомоном, казалось, тысячи птиц! На полянку в окружении пернатых и белок выбежали дриада и юная девушка с соломенными косичками. На груди у Прасковьи поблескивал зеленый кулон.

— Вернулись! — взвизгнув от радости, Прасковья повисла у Саши на шее. — Все вернулись! — переключилась она на Звенового. — Вернулись! — не обошла вниманием Иннокентия, а потом и Амвросия с призрачным Борисом. — Мать-прародительница, как же я рада, Сашка!

— Вернулись, Прасковьюшка! — Саша расплылась в улыбке. — Вернулись. Но мне надо представить моих спутников. А то Магистр меня вместо чая выпьет.

— Не выпьет, — шепнула дева-яга на ухо. — Ты бы знала, как он за вас переживал! Все на березе караулил, несмотря на аллергию…

Саша догадывалась. Просто она никак не могла прийти в себя от радости, а потому не понимала шуток наставника.

…И не сразу заметила, какими глазами смотрят друг на друга Натали и Амвросий — не пряча взгляда.

— Как же твой обет, инок?

Послышались легкие шаги, и птичий щебет смолк. На дорожке стояли Миларет и… Кондратий. Последний, светло-светло улыбаясь, смотрел на счастливую парочку.

«Какой обет? — подумала Саша. — То есть, почему Кондратий Марфович о нем заговорил? Или он о нем знает, потому что все поменялось?..»

— Я отдал Бездне долг. — Амвросий с сожалением отвел взгляд от прекрасной дриады.

И так сияли его глаза, что Саша даже позавидовала брату… Но ровно до того момента, пока ее саму не обнял Звеновой. И Саша крепко-крепко прижалась к нему: все позади! И, раз она и Федька больше не пара, значит…

— Ого, внучка! — Иннокентий мигом вогнал в краску девушку. — Экая ты скрытница, однако.

— «Внучка»? — Между Сашей и Звеновым вырос рысь. — Ты мне ничего не хочешь рассказать, Александра?

— Хочу. — Саша смотрела только на Николая. — Только это очень долгая история, деда.

— Ничего, я умею быть терпеливым, — заверил Магистр. — Правда, Кондрат?

— Истинная правда, братишка. — Колдун снова улыбнулся, и снова светло-светло. — Так пойдемте же, друзья мои! Проведем небольшую экскурсию.

Саша шла за рысем и только диву давалась, насколько преобразился институт магии и информации. Лабораторий «Гармонии и милосердного воздания» и «Магии природы и человека» больше не существовало, вместо них было единое магическое пространство. И в нем, этом пространстве, в глухом отдаленном уголке плескалось небольшое озерцо. Над водой поднимался утес, его венчала башня.

— Моя будет, — заявил Иннокентий, как только ее увидел. — Возражений, надеюсь, нет? Вот