— А сколько вы будете меня здесь держать? — спросила она осторожно.

— Да вот за пару дней уладим кое-какие дела с Эдгаром, а потом и святого отца позовём.

Он ушёл, оставив ей маленький огарок свечи. Летиция постояла немного, осмысливая услышанное, а затем обошла две комнаты, ища возможности для побега, но дверь была заперта, а на всех окнах решётки. Она устало опустилась на деревянную кровать с тюфяком, набитым сухим мхом, почти таким же, какой был в хижине на болотах, и с опаской прислушалась к вою и крикам за стеной. Не так уж сильно её положение изменилось. Шарль не оставил ей ни фонаря, ни огнива, огарок быстро погас, а ночь окутала всё непроглядной тьмой, и Летиции ничего не оставалось, как лечь спать, решив, что утро подскажет что делать. По крайней мере вокруг неё теперь хотя бы не болота и аллигаторы, а как отсюда убежать — она найдёт способ. Всё-таки у неё есть пара дней. Летиция лежала и думала о том, что каких-то две или три недели назад она сошла с парохода в Альбервилле полная надежд на новую жизнь, и где оказалась теперь? Вспомнилась бабушка, и её наставления…

«Только, милочка, думаешь там всё мёдом помазано? Поедешь туда и сгинешь, как моя дурочка Вивьен. Альбервилль — город греха. А рабство — это омут похлеще мужа-картежника. Тьфу! Проклятое там место».

…и ей захотелось плакать. Вспомнилась их с бабушкой жизнь на рю Латьер, как всё было просто! И вот теперь, когда Летиция воочию убедилась в том, что место здесь в буквальном смысле слова проклятое, она даже стала понимать, почему бабушка воспитывала её в такой строгости. Знала бы она, как всё обернётся, ни за что бы ни села на пароход!

Венсан за стеной наконец-то затих, видимо, заснул, и Летиция тоже незаметно провалилась в сон. Но спала она недолго.

В этот раз всё казалось куда явственнее и чётче. В этот раз она проснулась от того, что в комнате кто-то был. Она открыла глаза, ощущая чужое присутствие, и волна ледяного ужаса захлестнула её с головой. Кто стоял перед ней, она понять не могла. Ей чудился силуэт женщины в белом платье и тийоне, намотанном на голову, он проступал из темноты и дрожал, словно марево над нагретой солнцем землёй. А в следующее мгновенье уже темнота, в которой угадывались очертания чёрного ягуара. И в голове снова зазвучал голос, которому невозможно сопротивляться. И этот голос приказывал идти…

Руки наливались звериной силой. И ноги. Запахи, звуки — всё стало ярче. Ей казалось, что в этот раз она ощутила себя почти единым целым с тем существом, что пришло из тьмы. Сроднилась, срослась. Ночь отступила, и Летиция явственно разглядела кровать, обстановку комнаты, старые циновки на полу...

За стеной проснулся Венсан и завыл как дикий зверь, снова принявшись бросаться на стену, но теперь его крики её совсем не пугали. Она поднялась и пошла, легко ступая по полу. Дверь не стала преградой, а дальше, под шатром из дубовых ветвей, она скользнула прочь в заросли осоки, на самую кромку болот.

Она ступает неслышно.

Лапы медленно, почти невесомо, опускаются на лесную подстилку, на опавшие листья и стебли папоротников, утопают в мягкой подушке мха. Ночь темна. И она — часть этой ночи, этой бездонной бархатной темноты, похожей на кофейную гущу на дне фарфоровой чашки…

Душно…

Болота дышат жарко и влажно, и где-то вверху над ней смыкаются кроны деревьев, скрадывая и без того скудный свет луны. И только светлячки, словно призраки, словно души умерших, что не могут найти успокоения, мечутся среди листьев и седых нитей висячего мха.

Но она видит прекрасно. И слышит. И чувствует запахи…

Слышит, как переминаются с ноги на ногу цапли на ветвях болотных кипарисов, как возится в траве опоссум, и летучая мышь беззвучно скользит вверху, выдавая себя лишь потоком воздуха.

Они ей не мешают.

Лёгкий прыжок и вот она уже взбирается вверх по склону. Болото закончилось, но её шаги по-прежнему бесшумны. Земля под ногами жирна и впитывает любой звук, а по бокам, словно алебарды безмолвных стражей, смотрят в угольное небо ровные стебли сахарного тростника.

Белый дом с колоннами спит, но окна открыты, лишь занавешены тончайшей кисеей от гнуса и комаров. На стене под каждым окном вырезан знак — перечеркнутый глаз, закрашенный индиговой краской. Только синий давно уже выцвел, и от этого кажется, что в каждом глазу бельмо.

На крыльце спят собаки. Много собак.

Глупые!

Они думают, что всё это её остановит — собаки, глаз…

Но собаки будут спать. Они её не услышат, не увидят, не почувствуют. А глаз нарисовал шарлатан, который ещё и взял за каждое окно по десять луи.

Ещё прыжок — и она внутри. Мягкий ковёр в гостиной, лестница в один пролёт, и заветная дверь открывается бесшумно…

На кровати спит мужчина. Его сон тревожен, и под закрытыми веками беспокойно мечутся глаза, словно предчувствуя беду.

Она склоняется низко к его лицу, и её глаза из чёрных становятся жёлтыми.

Летиция подошла к кровати совсем близко, глядя на спящего Эдгара.

«Убей его! Убей и забери то, что моё!».

Голос внутри гипнотизировал, заставляя желать крови и мести. Она склонилась ниже, повинуясь голосу. Смотрела Эдгару в лицо, не отрываясь, и поставила лапу на грудь, сдавливая сердце, наполняя душу страхом…

«Убей его! Убей! Убей!».

Голос бился в голове пойманной птицей, заставляя сделать последний шаг. И хотя зверь внутри неё бесновался и рвался на свободу, он ещё не до конца подчинил себе её волю.

И она не смогла. Не смогла его убить.

Сейчас она остро ощутила, как скучала по Эдгару. Даже в круговерти этого безумия, что произошло в последние дни, она постоянно думала о нём. И сейчас, несмотря на то, что он сделал, ей хотелось, как и в прошлый раз, дотронуться до его щеки, услышать его голос и почувствовать его губы на своих губах…

Безумное желание, которому невозможно сопротивляться.

Летиция всматривалась в его лицо и видела на нём страдание. Видела, как его руки сминают простыни, как он мечется во сне, мучимый тем кошмаром, что она вызвала из его памяти, и звериная сущность в ней медленно отступала. Исчезли когти, а пальцы, касаясь груди Эдгара, наполнились теплом…

А потом он прошептал во сне:

— Элена!

…и звериная сущность вернулась.

Он перевернул всю твою жизнь… Он выманил тебя на кладбище! Уж вместе с Аннет он действовал или сам — неизвестно, но он к этому причастен. Он тебя целовал! Скомпрометировал на балу, устроил драку. Он велел Шарлю держать тебя на болотах!

Казалось, кто-то настойчиво нашёптывал ей это на ухо…

Может, именно из-за того ритуала на кладбище она теперь бродит по ночам, как неприкаянный дух? Может, именно тогда он и похитил её душу, превратив в призрак в зверином обличии?