Я понятия не имел, что он ел и пил с тех пор, как мы разделились, но он подцепил какого-то микроба, и у него были болезненные колики, ежечасная диарея и другие признаки расстройства желудка. Обычно в таком случае я рекомендую позволить природе взять свое, чтобы в конце концов, так скажем, все вышло должным образом. Но у Эндрю были симптомы амебной дизентерии, и совсем скоро он застрянет в самолете на многие часы, что требует более активного вмешательства. Я дал ему «Иммодиум», чтобы уменьшить количество походов в туалет, и курс «Метронидазола», чтобы убить бактерии.

Также я наконец понял причину его недавнего странного поведения: он испытывал некоторый психологический дискомфорт из-за хлоргидрата мефлохина, который он принимал, чтобы препятствовать малярии. В списке побочных действий резкие перемены настроения, паранойя, бессонница, ночные кошмары, тревожность, депрессия, спутанность сознания, галлюцинации, раздражимость и другие полупсихопатические расстройства у приблизительно 70 % людей. «Он вызывает токсическое повреждение мозга», – сказал бывший армейский врач, теперь работающий в Университете Джонса Хопкинса, а CBS News обобщила сказанное: «Простыми словами, вы можете сойти с ума».

Я дважды пробовал его принимать и каждый раз прекращал после всего одной таблетки и переходил на другие лекарства. Я предупреждал об этом Эндрю за месяц до того, как мы покинули Штаты, но он сказал, что предпочтет один раз в неделю пользоваться «Мефлохином», чем каждый день глотать «Маларон». Поскольку он был намерен его использовать, я сказал ему, чтобы он хотя бы попробовал его попринимать в течение пары недель перед отъездом из США и посмотрел, не вызывает ли он у него каких-то психологических проблем. Мне следовало догадаться, что Эндрю, как полагается ультрамачо, просто не обратит внимания на мои слова.

К счастью, обычно симптомы исчезают после двух недель с момента приема последней таблетки, так что с ним будет все в порядке к Новому году. Но у несчастного парня было реально дерьмовое Рождество. Если можно так выразиться.

После того как Эндрю поехал домой, я покатался по Кампале и узнал, как сильно отличается уличная жизнь в каждой из столиц, которые я посетил за эту поездку. Их отличительные характеристики таковы:

Эр-Рияд – большое количество полных мужчин с излишним чувством важности в безупречных белых одеждах с красно-белыми клетчатыми шарфами, за которыми следуют робкие женщины, с головы до пят завернутые в бесформенные черные робы, так что видно только глаза – хотя вам не следует на них смотреть;

Аддис-Абеба – больше сотни тысяч истощенных худых людей – в основном высохшие старики или женщины, несущие болезненных младенцев, – непрестанно и настойчиво просящих милостыню на еду в бедной стране, где более семи миллионов голодает время от времени;

Нджамена – изобилие полицейских и военных в униформе, ходящих гоголем, внимательно следящих за населением, которое пытается их избегать;

Найроби – большое количество правильных парней в темных деловых костюмах и ярких галстуках, суетящихся в жаре, несущих портфели и выглядящих так, будто они спешат на важные совещания;

Могадишо – вооруженные автомобили с тонированными стеклами, пулеметные точки на многих перекрестках, никаких светофоров, немного местных жителей, бесчисленные разрушенные здания;

Джуба – женщины, жарящиеся на солнце, на открытых рынках, торгующие своими помидорами, морковью и огурцами, в то время как несколько сотен безработных мужчин, бывших солдат, сидят в редкой тени возле грунтовой дороги, будто ошеломленные тем, что их так давно желаемая и тяжело давшаяся независимость не принесла немедленного процветания;

Кампала – десятки предприимчивых молодых людей, тусующихся возле мотоциклов на каждом углу, вежливо спрашивая, не нужно ли вам куда-то доехать.

Я сел на один из таких мотоциклов, чтобы добраться до захоронения королей Буганды в Касуби, запущенный объект мирового наследия ЮНЕСКО на травянистом холме на границе города, где были захоронены четыре последних короля страны – символ политического, социального и духовного великолепия древнего племенного народа. Скоро я стал опасаться того, как бы не присоединиться к этим захороненным старцам, потому что это была самая страшная поездка на мотоцикле в моей жизни. Водитель нырял в забитых пробками улицах и холмах на полном газу, будто это было соревнование по мотокроссу, а не способ перемещения. Он прыгал на бордюрных камнях и срезал углы, пересекал разделительные полосы, раскидывал местных жителей, провоцировал других водителей в нас врезаться, отказывался остановиться перед чем-либо и кем-либо – и притворялся, что не слышал, как я неоднократно кричал ему: «Помедленнее!» И все его коллеги исполняли те же глупые трюки, что, как я позже узнал, было средством для избавления от скуки и пощекотать нервы.

Во время обратной поездки – неприемлемой альтернативой был пеший поход в течение двух часов по ветреным холмистым дорогам на жаре с пялящимися на меня мотоциклистами – я напомнил себе, что наслаждаюсь небольшим приключением. Так как меня это не успокоило, я зарылся лицом в спину водителя, закрыл глаза и попытался убедить себя, что я не здесь. После этой поездки я гулял по Кампале пешком – не из-за робости, конечно, а из-за того, что я должен быть в форме для того, чтобы карабкаться по вулканам Вирунга к гориллам через пару недель.

Но сперва я должен был купить для Амиины козла, которого я ей обещал.

Поездка до ее поселка на юго-востоке Уганды сильно отличалась от поездки до Динкне в Эфиопии. То был уродливый однотонный пейзаж, серый, как невыщелоченный лен, где даже основная культура зерна, известного как теф, была цвета песка. Но Уганда, через которую мы проезжали, была тридцати оттенков зеленого, и на каждом квадратном сантиметре долин от Кампалы до Нила всходили сахарный тростник, рис, бананы, маниок, пальмы и ананасы. Хотя сезон дождей не начинается до марта, меня освежил двухчасовой тропический ливень – первые капли дождя, которые я почувствовал за 40 дней.

Амиина оказалась очень обаятельной, застенчивой, милой и вежливой. Ее английский ограничивался фразой «Thank you very much», но на следующий год она начинала изучать английский в школе. Она хотела стать врачом, которые определенно востребованы в Уганде. Я узнал о ней и стал поддерживать ее через Childfund International. После встречи с ней я решил поддерживать ее до совершеннолетия, чтобы дать ей шанс поступить в колледж вместо того, чтобы прекратить обучение в школе ради добычи древесного угля или упаковки товаров.

Я встретился с ее родителями, они поставили в рамку мою фотографию, которую я отправил им, и подарили мне плетеный коврик и соломенную шляпу и небольшую сумку из лубяной ткани – что смутило меня, поскольку я не хотел, чтобы эти бедные люди тратили деньги мне на подарки. Я также встретился с ее тетей и младшим братом и собрал всю семью и троих работников НПО, чтобы пообедать в Бувенге в закусочной с неоднозначным названием Hunger Clinic. Мы ели обычные безвкусные крахмальные блюда Уганды из вареного картофеля, белого риса, кучи бананов, курицы, какого-то загадочного костлявого мяса, капусты и апельсиновой «Фанты». Это был первый обед Амиины в ресторане, и ей понравилось.