Из Москва-Сити они выбирались в оранжевых робах, прихваченных Котиком на каком-то из ремонтируемых этажей здания — причем Мастеру досталась самая грязная и ведро от краски. «И косы опять заплети, — сказал орк. — Если что, сойдешь за таджичку-маляршу».

Воитель неожиданно легко согласился, нацепил Алинины очки, и все трое успешно покинули особо охраняемую территорию.

Поймать машину было делом пяти минут.

Теперь они стояли под дверью Ирминой квартиры.

Они пахли озерной, болотной водой, соснами и свободой. Мастер Войны расплетал косы, тонкие пальцы с острыми ногтями мелькали в прядях. Котик, еще не веря в то, что он здесь, а Маруся осталась возле «витязя» и троих местных, надежных, как пни от вековых сосен, мужиков, разглядывал разбитые берцы.

Вот тебе и армия США.

Тайтингиль поднял руку — позвонить, но замер.

Он словно видел — Ирма спит.

Спит, лежа навзничь на пухлой кушетке, чуть хмуря брови, дыша приоткрытым ртом. На полу лежит айфон, на экране которого меркнет расписание поездов из Мурманска до Москвы.

— Не шумите, — сказал он и прибавил: — Тише, тише…

Кивнул оруженосцу, и тот отомкнул дверь своими ключами, чудом не утонувшими и не потерявшимися.

Мастер Войны алой тенью скользнул под рукой перерожденного орка, подхватывая не успевшего вякнуть щенка — и сразу перебросил его Котову, вытесняя обоих на лестничную площадку.

— Чего ты… чего? — запыхтел тот.

— Нам не надо тут быть сейчас, — проговорил Мастер, закуривая. — Можно поехать в твой дом, Кот-ту, можно погулять на воздухе.

— Погулять, — с отвращением сказал нагулявшийся лет на десять вперед Котик.

Толстый щен радостно вылизывал ему щеки и норовил жевнуть заманчиво болтающиеся дреды. Увесистая черная зверюшка тянула уже килограммов на восемь…

Тайтингиль, едва кивнув Мастеру и Котику, закрыл за собой дверь, беззвучно прислонил длинный рулон запыленного рубероида к стене. В квартире было тихо, очень тихо. Он неслышно прошел в гостиную, беззвучно переступая чуть отсыревшими хромовыми офицерскими сапогами.

И замер.

Ирма, его женщина. Спящая так, как это делают люди, — не привыкшая к чуткости, не ощущающая сквозь сон того, что происходит вокруг, ушедшая в неведомые внутренние миры.

Такая уютная, красивая, беззащитная — сердце эльфа перебилось от нежности. И он тихо опустился на колени у изголовья, вливаясь губами в губы, обнимая, шаря руками по ее телу, словно вспоминая что-то важное, задыхаясь ее запахом, ловя тихий стон — растерянный, непонимающий…

Счастливый.

Золотые волосы эльфа, пропахшие лесом, дымом костра и остро-свежим, будто хлорированным воздухом космического корабля, шатром накрыли обоих.

В элитном дворе московского элитного дома толстый жизнерадостный щенок элитной породы писал на элитный газон.

Чувствительный Котик созерцал процесс с умилением.

Мастер Войны мерил шагами белую нитку бордюра.

— Кот-ту, — выговорил он, — ты проныра.

— Я рекламист.

— Кот-ту. Ты помнишь, о чем мы говорили тогда? Ты должен помнить, хотя выпил много. Мне нужна новая… — Инопланетянин чирикнул по-своему: протяжно, но с твердо щелкающими и дробно рассыпающимися согласными.

— Характер, — сказал орк, отвлекаясь от собачьего сына. — Тебе нужен новый характер.

— С этим характером я могу летать. А без… без детали — нет.

Котов опешил.

— Ты намекаешь, что я должен тебя на производство повести? Нет, нет и нет!

— Да, Кот-ту. Да. Ты оруженосец, а витязь Нолдорина идет к звездам. Он сказал — быстрее. Он сказал — что-то произошло. Он напряжен. Да.

— Н-нет… — простонал Котик.

Но уже понимал, что — да.

Назавтра в семь сорок пять утра в бюро пропусков ОАО «Популярная Электромеханика» разворачивалась просто феерическая сцена. Начальник бюро Светочка во все глаза глядела на двух неописуемых типчиков, которых притащил Котов. Он, конечно, и сам был странненький, и полбашки бритые, и штаны красные, но в компании таких граждан его видели впервые. Один — долговязый и длинноволосый, очень приятный и строгий с лица; прилично, но словно по-старинному одетый. На второго и глядеть не хотелось: мелкий, тощий, тоже патлатый и вдобавок в какой-то рясе до пола.

В красной.

— Ты что же, Дима, священника на производство привел? — робея, спросила Светочка.

— Его, милая, его, — задышал Котов, наклоняясь в Светочкино декольте. Там вполне можно было ночевать, в этом декольте, и Котов ночевал как-то.

Светочка ослабла.

— А второй кто?

— Второго, милая, будем фотографировать для производственного каталога, — вдохновенно соврал Котов.

— Я известная модель, — с видимым отвращением произнес Тайтингиль заранее заученную, заготовленную версию. — Известный. М-модель.

Мастер Войны глянул на эльфа с сочувствием.

— Этот язык не выучить никогда. Я смирился. Сталь, корабль, модель.

— Они не русские, что ли? — охнула Светочка.

Котов злобно зыркнул на инопланетянина — спалил, спалил всю малину, черт белоглазый!

Эльф протянул руку, повеял длинными пальцами.

— Все хорошо…

Светочка послушно расцвела… и трое прошли на территорию.

По пути в цех Котов разорялся пуще прежнего, высказывая все, что думал об инопланетной экспансии, демонах-пауках и своей несчастной судьбе, бросившей его в пучину нехороших событий.

Навстречу им выбежал начальник мехпроизводства Коля Чупятов — приятный кареглазый молодой человек. Тайтингиль вслед за Котовым поздоровался с ним за руку, наблюдая, как перевоплощенный орк виртуозно оттирает инопланетянина, уже напрягшегося в предчувствии, что ему придется слиться с Колей в противоестественном рукопожатии.

— Я не против, точите ваш клапан, конечно, — отвечал Коля на Котиков вопрос, — с мужиками сам договорись, Дим, поставишь им там чего скажут, ладно?

Это было очень ладно. Неладно было только одно: убедить этих самых мужиков вступить в контакт с инопланетным разумом.

Котов выдохнул и пошел парламентерствовать.

— Вадим Михайлович, — позвал он.

Вадим Михайлович Цах, задорный поджарый старик со сплошь золотыми зубами и непокорной копной седых кудрей, в прошлом году женившийся пятым браком на тридцатилетней нормировщице Иринке, был в механичке лучшим фрезером.

— Ты напоминаешь мне кузнецов моей родины, — произнес Тайтингиль, оглядывая его. — Мастера из Наманиса были искусны в кузнечных делах. Иногда даже более, чем дверги.