— Ты помнишь меня? — спросил Гарсиа.

— Нет… — в сомнении ответила Альба.

— Я Эстебан Гарсиа. Мы познакомились в Лас Трес Мариас.

Альба машинально улыбнулась. Ей пришло в голову неприятное воспоминание. В его глазах было что-то такое, что вызывало беспокойство, но она не могла точнее определить это ощущение. Гарсиа смахнул рукой листья и уселся рядом, так близко, что их ноги соприкасались.

— Этот сад напоминает джунгли, — сказал он. Он снял форменную шапку, и она увидела, что он очень коротко подстрижен, жесткие волосы были намазаны бриллиантином. Вдруг рука Гарсиа опустилась на ее плечо. Развязность жеста смутила девушку, оцепеневшую на мгновение, она тут же отпрянула, пытаясь ускользнуть. Рука полицейского сжала ей плечо, пальцы вонзились через толетую ткань пальто. Альба почувствовала, что сердце ее учащенно забилось, а краска залила лицо.

— Ты выросла, Альба, почти женщина, — прошептал мужчина ей на ухо.

— Мне четырнадцать лет, сегодня исполняется, — пробормотала она.

— Тогда у меня есть для тебя подарок, — сказал Эстебан Гарсиа, криво улыбаясь.

Альба попыталась отвернуть лицо, но он крепко сжал его своими ладонями, заставив ее повернуться лицом к лицу. Это был ее первый поцелуй. Она почувствовала, что от него исходит что-то горячее, звериное, ощутила шершавую, плохо выбритую кожу, царапающую ее лицо, запах крепкого табака и лука, его неистовство. Язык Гарсиа попытался открыть ее губы, в то время как рукой он сжимал ей щеки, заставив ее разомкнуть челюсти. Она зримо представила себе этот язык в виде слюнявого, теплого моллюска, тошнота подступила к горлу, поднявшись от желудка, но глаза оставались открытыми. Она видела грубую ткань формы и чувствовала зверские руки, обхватившие ее шею, и, в то время как он все целовал ее, его пальцы начали сжимать ей горло. Альба подумала, что вот-вот задохнется, и толкнула его с такой яростью, что он покачнулся. Встал со скамьи и насмешливо улыбнулся. На щеках выступили красные пятна, он тяжело дышал.

— Понравился мой подарок? — засмеялся он.

Альба увидела, как он уходит через сад большими шагами, села и заплакала. Она чувствовала себя грязной и униженной. Потом она побежала домой вымыть рот с мылом и вычистить зубы, будто это могло стереть грязное пятно из ее памяти. Когда дядя Хайме пришел за ней, она бросилась ему на шею, уткнулась лицом в рубашку и сказала, что не хочет никакого подарка, потому что решила пойти в монахини. Хайме засмеялся звонким и глубоким смехом, шедшим из самого нутра, который она слышала у него чрезвычайно редко, потому что ее дядя был меланхоликом.

— Клянусь, это правда! Я постригусь в монахини! — рыдала Альба.

— Тогда ты должна будешь родиться заново, — ответил Хайме. — И, кроме того, только через мой труп.

Альба больше не видела Эстебана Гарсиа, до того как он оказался с ней рядом возле университета, но никогда не могла его забыть. Она никому не рассказала ни об этом отвратительном поцелуе, ни о снах, которые видела потом, в которых он появлялся как зеленое животное, готовое удавить ее своими лапами и задушить, введя слюнявые щупальца в ее рот.

Вспоминая все это, Альба обнаружила, что кошмарный сон затаился в ней на все эти годы и что Гарсиа все еще был тем животным, которое подстерегает ее в темноте, чтобы прыгнуть на нее в любой поворотный момент ее жизни. Она не могла тогда знать, что это было предчувствие.

У Мигеля исчезли разочарование и злость из-за того, что Альба была внучкой сенатора Труэбы, едва он снова увидел, как она бредет, подобно потерянной душе, по коридору возле кафетерия, где они когда-то познакомились. Он решил, что несправедливо обвинять внучку за принципы ее деда, и они пошли вместе, обнявшись. Спустя какое-то время им уже стало недостаточно бесконечных поцелуев, и они назначали свидания в комнате, где жил Мигель. Это был посредственный пансион для бедных студентов, который держала одна супружеская пара зрелого возраста с наклонностью к шпионству.

Они смотрели на Альбу с нескрываемой враждебностью, когда та поднималась, держась за руку Мигеля, в его комнату, а для нее было подобно смертной казни побороть свою робость и встретить критические взгляды супругов, которые лишали ее радости от свиданий. Но и мысль пойти вместе с ним в отель была для нее неприемлема по той же причине, почему она не хотела, чтобы ее видели в пансионе Мигеля.

— Ты наихудшая буржуазка, какую я только знаю! — смеялся Мигель.

Иногда он одалживал мотоцикл, и они уезжали на несколько часов, мчась на смертельной скорости, с замирающими сердцами. Им нравилось приходить зимой на безлюдные пляжи, бродить по влажному песку, оставляя свои следы, которые слизывала волна, вспугивать чаек и глубоко вдыхать морской воздух. Летом они предпочитали отправляться в лес, где могли резвиться, не привлекая внимания, если не сталкивались с гуляющими детьми или экскурсантами. Вскоре Альба сделала открытие, что самым надежным местом был ее собственный дом, потому что в лабиринте и заброшенности задних комнат, куда никто не входил, они могли без помех наслаждаться своей любовью.

— Если слуги услышат шум, они подумают, что вернулись призраки, — сказала Альба и поведала ему о славном прошлом «великолепного дома на углу».

В первый раз, когда она провела Мигеля через заднюю калитку в саду, прокладывая дорогу сквозь заросли и огибая статуи, поросшие мхом и загаженные птицами, молодой человек был потрясен, увидев огромный печальный домище. «Я был здесь раньше», — прошептал он, но не мог вспомнить наверняка, потому что эти дикие джунгли и мрачный особняк едва ли напоминали яркий образ, который он таил в своей памяти с детства.

Влюбленные исследовали одну за другой заброшенные комнаты и решили устроить импровизированное гнездо для тайных встреч в глубине подвала. Уже несколько лет Альба не входила туда и даже забыла о его существовании, но в тот миг, когда она открыла дверь и вдохнула ни с чем не сравнимый запах, она снова почувствовала волшебное притяжение прежних дней. Они воспользовались старым хламом, ящиками, книгой дяди Николаса, мебелью и бывшими занавесками, чтобы сделать удобной эту удивительную свадебную каюту. Посередине они соорудили кровать из нескольких матрацев, покрыв их кусками изъеденного молью бархата. Из сундуков извлекли бесчисленные сокровища. Простынями им служили старые занавески из камчатной ткани цвета топаза, а роскошный наряд из кружев шантильи, в котором была Клара в день смерти Баррабаса, они распороли и превратили в полог, оберегавший их от пауков, которые спускались, плетя свою сеть, с потолка. Они зажигали свечи и не обращали внимания на мелких грызунов, холод и тяжелый могильный воздух. В вечных сумерках подвала они лежали обнаженными, презрев сырость и сквозняки. Пили белое вино из хрустальных бокалов, которые Альба похитила из столовой, и тщательно изучали свои тела и многочисленные способы любви. Они шалили как дети. Альба с трудом признавала в этом влюбленном и нежном юноше пламенного революционера, который стремился к справедливости и который тайно изучал применение огнестрельного оружия и боевую стратегию. Альба изобретала неотразимые уловки обольщения, а Мигель испытывал все удивительные возможности любовной науки. Они были ослеплены силой своей страсти, задыхаясь от неутолимой жажды. Им не хватало ни часов, ни слов, чтобы рассказать друг другу о самых тайных мыслях, о самых далеких воспоминаниях в страстном желании владеть друг другом до последнего. Альба забросила виолончель, и только обнаженной играла на ней на топазовом ложе, а на занятия в университет приходила с видом человека, подверженного галлюцинациям. Мигель тоже отложил свою научную работу и не посещал политические собрания, потому что им необходимо было быть вместе каждый час и они пользовались малейшей рассеянностью обитателей дома, чтобы проскользнуть в подвал. Альба научилась лгать и притворяться. Под предлогом занятий по ночам она перестала приходить вечером в спальню своей матери, которую делила с ней после смерти бабушки, и переехала в комнату первого этажа, выходящую в сад, чтобы открывать окно Мигелю и вести его на цыпочках через спящий дом до волшебного убежища. Но не только ночью им хотелось быть вместе. Нетерпение любви иногда бывало столь невыносимо, что Мигель рисковал и днем, пробираясь среди зарослей кустарников, как вор, до дверей подвала, где его с замиранием сердца ждала Альба. Они отчаянно бросались друг другу в объятия, точно при расставании, и проскальзывали в свое убежище, приходя в ужас от соучастия в своей тайне.