Впервые в жизни Альба почувствовала необходимость быть красивой и сожалела, что ни одна из блистательных женщин их семьи не передала ей свои качества, а легендарная Роза одарила лишь цветом морских водорослей ее волосы, что при общей незаметности казалось скорее ошибкой парикмахера. Когда Мигель угадал ее беспокойство, он подвел ее за руку к огромному венецианскому зеркалу, украшавшему один из углов их тайного убежища, стряхнул пыль с разбитого стекла, а потом зажег все свечи, что там отыскал, и поставил их вокруг нее. Она посмотрела на себя в тысячи разбитых кусочков зеркала. Ее кожа, освещенная свечами, мерцала фантастическим цветом восковых фигур. Мигель стал ласкать ее, и она заметила, как преобразилось ее лицо в калейдоскопе зеркал, и наконец признала, что была самой прекрасной в целом свете, потому что увидела себя глазами Мигеля.

Это любовное пиршество длилось больше года. Потом Мигель дописал свой диплом, закончил университет и стал искать работу. Когда прошла необходимость в удовлетворении немедленных желаний, они смогли вернуть себе сдержанность и привести в норму свою жизнь. Она постаралась еще раз заинтересоваться учебой, а он снова приложил все силы к решению политических задач, потому что события опережали друг друга и страна продвигалась вперед, отмечая путь вехами идеологической борьбы. Мигель снял небольшую комнату недалеко от своей работы, где они теперь встречались, потому что год, проведенный в подземном раю, обернулся для обоих хроническим бронхитом, и это убавило добрую часть очарования их тайного убежища. Альба помогла украсить новое жилище, позаимствовав домашние диванные подушки и прикрепив на стены политические афиши, и даже намекнула, что могла бы совсем перебраться к Мигелю, но в этом отношении он был непреклонен.

— Близятся тяжелые времена, любовь моя, — объяснил он. — Я не могу быть с тобой, потому что, когда настанет час, я уйду в партизанский отряд.

— Я пойду с тобой, куда бы ни пришлось, — заверила его Альба.

— Этот выбор делают не по любви, а в силу политических убеждений, а у тебя их нет, — ответил Мигель. — Мы не можем позволить себе роскошь принимать в свои ряды посторонних.

Альбе его ответ показался грубым, и должны были пройти годы, чтобы она смогла понять все его значение.

Сенатор Труэба находился уже в том возрасте, когда нужно было отходить от дел, но он неизменно отвергал эту мысль. Он ежедневно читал газету и что-то цедил сквозь зубы. Обстоятельства сильно переменились за эти годы, и он чувствовал, что история ускользает от него, а ведь он всегда думал, что живет для того, чтобы встречать события лицом к лицу. Он родился, когда еще не было электрического света в городе, и ему же выпало на долю увидеть на экране телевизора человека, ходящего по луне, но ни одна перемена в его долгой жизни не готовила его к тому, чтобы встретить революцию, зарождавшуюся в его стране, под его носом, которая у всего мира вызывала судороги.

Единственным, кто не говорил о том, что происходит, был Хайме. Чтобы избежать баталий с отцом, он привык уходить от разговоров и вскоре обнаружил, что молчать — это очень удобно. Он оставлял свой лаконизм отшельника, только когда его книжный туннель посещала Альба. Племянница приходила к нему в ночной сорочке, с мокрыми волосами после душа и усаживалась у его кровати поговорить о чем-нибудь хорошем. Она объясняла, что он был словно магнит, который притягивает чужие проблемы и непоправимые несчастья, и было необходимо кому-нибудь рассказывать ему о весне и о любви. Ей хотелось поговорить со своим дядей обо всем, что занимало ее, но ее добрые намерения будто разбивались о стену. Они никогда не соглашались друг с другом. Они читали одни и те же книги, но потом оказывалось, что их мнения совершенно противоположны. Хайме подтрунивал над политическими суждениями Альбы, над ее бородатыми друзьями и ворчал, потому что она влюбилась в террориста из забегаловки. Он один знал о существовании Мигеля.

— Скажи этому сопляку, чтобы как-нибудь пришел поработать со мной в больнице, тогда посмотрим, останется ли у него желание терять время на лозунги и дискуссии, — говорил он Альбе.

— Он же адвокат, дядя, а не врач, — отвечала она.

— Неважно. Там все нужны. Даже лудильщики сгодятся.

Хайме был уверен, что в конце концов после стольких лет борьбы победят социалисты. Он считал, что народ осознал то, что ему необходимо, и почувствовал собственную силу. Альба повторяла слова Мигеля, что только путем войны можно победить буржуазию. Хайме страшился любой формы экстремизма и полагал, что партизаны оправдывают себя только при тирании, когда не остается других средств, кроме борьбы с оружием в руках. Но в стране, где изменения могут произойти путем народного голосования, это выглядело бы нелепостью.

— Такого никогда не бывало, дядя, не будь наивным, — отвечала Альба. — Здесь не допустят, чтобы победили твои социалисты!

Она пыталась объяснить точку зрения Мигеля: не следует ждать постепенного развития событий, трудоемкой работы по воспитанию и организации народа, потому что история продвигается скачками, а они остаются позади, ведь коренные изменения никогда не обходятся без насилия. Так было испокон веков. Споры продолжались, они путались в неистощимом красноречии, обвиняли друг друга в ослином упрямстве, но под конец желали доброй ночи, целовали друг друга, и оба не сомневались, что его собеседник был удивительным созданием.

Однажды за ужином Хайме заявил, что победят социалисты, но так как он твердил об этом двадцать лет подряд, никто ему не поверил.

— Если бы твоя матушка была жива, она сказала бы, что победят те, кто побеждает всегда, — ответил ему с презрением сенатор Труэба.

Хайме знал, почему он так говорит. Ему сказал об этом Кандидат. Уже много лет они были друзьями, и Хайме часто ходил к нему вечерами играть в шахматы. Это был тот самый социалист, который вот уже восемнадцать лет претендовал на пост президента Республики. Хайме увидел его впервые из-за спины своего отца, когда тот проезжал в облаке дыма на триумфальном поезде во время избирательной кампании, в пору отрочества Хайме. В те времена Кандидат был молодым, крепким мужчиной, с впалыми, как у борзой, щеками. Он выкрикивал восторженные речи под свист и насмешки землевладельцев и недоверчивое молчание крестьян. Это были времена, когда братья Санчес повесили на перекрестке дорог одного из руководителей социалистов и когда Эстебан Труэба отстегал Педро Терсеро Гарсиа при его отце за то, что Педро повторял перед крестьянами подстрекательские речи падре Хосе Дульсе Мария. Дружба Хайме с Кандидатом возникла случайно, когда однажды вечером его срочно послали из больницы посмотреть пациента на дому. Он отправился по указанному адресу на машине скорой помощи, позвонил, и сам Кандидат открыл ему дверь. Хайме без труда узнал его, потому что много раз видел его фотографии и потому что он не изменился с тех пор, когда выступал на поезде.

— Проходите, доктор, мы вас ждем, — встретил его Кандидат.

Он провел его в одну из комнат, где его дочери пытались помочь женщине, которая, казалось, задыхается, лицо ее побледнело, глаза вылезли из орбит, а чудовищно распухший язык не помещался во рту.