безошибочно угадывала вкусы тех, с кем ей случалось сталкиваться. Иногда вкусы эти ей были совершенно непонятны, но, и не понимая, и не разделяя этих вкусов, она весьма ловко умела подделываться к ним... Сразу поняв, что на Ястребова нельзя произвести впечатления ни коротенькими юбочками и откровенными лифами, ни двусмысленными шансонетками, Дарья Семеновна, по отношению к нему, начала держать себя иначе. Она заметила, что ему нравится, когда она поет грустные, задумчивые песни, и хотя не совсем ясно понимала этот вкус, но тем не менее пела,— пела, как птица, не отдавая самой себе отчета. Если во время пения в ней и пробуждалось кое-какое чувство увлечения, то настолько слабо, что оно тотчас же, с замиранием последнего аккорда, бесследно исчезало. Во всякую минуту, даже тогда, когда голос ее начинал дрожать, а на глазах навертывались слезы, когда со стороны можно было подумать, что она вся проникнута чувством, она могла мгновенно прервать пение и тут же самым обыденным голосом сказать какую-нибудь пошлую сальность или глупость. Ее поведение с Ястребовым не было сознательным притворством: для того, чтобы обдуманно дойти до такого актерства, она была слишком неразвита,— нет, это была просто техника. Как при пении «Ах ты, Ванюшка, удалая башка» требуется лихо встряхивать рукой и головой и вздрагивать плечами, как при «Взгляните здесь, смотрите там» необходимо слегка поднимать юбочку и высовывать напоказ свои икры, а при «Боги, ужель вас веселит» делать двусмысленные, скабрезные жесты, так при пении «Лучинушки» нужно, чтобы голос дрожал, глаза становились туманными, и проч., и проч. И вот эту-то технику Ястребов, по простоте душевной, признал за искру божью, за поэтическое стремление и, основываясь на ней, вывел свои обманчивые предположения. В нем боролись два взаимно сменявшихся чувства. Когда Даша брала гитару грациозным, заученным жестом и, откинувшись несколько назад своим стройным, гибким телом, начинала петь, вся душа его проникалась восторгом; он не мог глаз отвести от нее и любовался ею с замиранием сердца. В эти минуты она казалась ему идеально прекрасным, особенным, необыкновенным существом, и он ей мгновенно прощал все: и грубость, и двусмысленное ремесло арфистки; но как только пение умолкало и Даша снова принималась «разговоры говорить», в душе его поднималось едкое чувство досады и сожаления.

И чем чаще, чем возвышеннее казалась она ему несколько минут перед этим, тем больнее резали его ухо грубые, циничные слова и выражения:- «интересный мужчинка», «воздахтор», «Захудай Иваныч» и тому подобные mots[27] кафешантанного лексикона.

«В этой женщине, положительно, два разнородных существа»,—думал он, взглядываясь в ее почти детское лицо, хотя уже успевшее принять неуловимый оттенок, присущий подобным женщинам.

Алексей Сергеевич просидел у нее довольно долго, но почти все время молчал и только слушал, как она бойко тараторила, живописуя ему разные эпизоды своей бродячей балаганной жизни, причем то и дело заливаясь веселым, звонким смехом.

По уходе Ястребова Дарья Семеновна села на диван с ногами — это была ее любимая поза — и задумалась.

Её чрезвычайно интересовал или, вернее, удивлял этот странный, непонятный ей человек. В толпе окружавших ее доселе мужчин ей никогда не случалось сталкиваться ни с чем подобным: ни один из ее знакомых не был похож на Алексея Сергеевича. Дарья Семеновна чувствовала, что между Ястребовым и теми, что толпятся в ее уборной, навязываются на знакомства и ухаживают за ней — неизмеримая разница; что он совершенно другой человек; и она с первого раза инстинктивно догадалась, что Алексей Сергеевич должен быть гораздо лучше, добрее, душевнее и благороднее их. С «теми» она не робела, третировала их свысока, грызлась с ними и дурачилась; перед ним же она не то чтобы робела, а так, словно бы стеснялась. Даша скорее чутьем догадывалась, что манеры ее ему не особенно по сердцу и что — странное дело — «ему» больше всего не нравится то, от чего приходят в восторг «те». Порой замечая на его лице легкую тень, она сдерживала себя и в первый раз в жизни обдумывала свои слова. Вместе с этим она ясно видела, что он увлекся ею, что она ему очень нравится, и это льстило ей. «Влюблен в меня, ей-богу! Только как-то по-особенному! Чудной!» Вдруг, ни с того ни с сего, ей вспомнилась одна ее бывшая товарка, Сашка Кривоного-ва, которая вышла замуж за генерала... «Положим,— подумала она,— ейный генерал штатский, и ему более семидесяти лет, а зато богач-то какой... Тьфу ты, и с чего это мне в голову влезло!»

VI

Замечательно, что все те женщины, которых судьба столкнула с прямой дороги и бросила в водоворот разгульной жизни, постоянно мечтают рано или поздно выйти на прежнюю дорогу. Идея выйти когда-нибудь замуж и жить, «как все», развита у них до болезненности и составляет своего рода idee fixe[28]. Они стремятся к этому, хотя при случае не прочь поглумиться над порядочной женщиной. Многим из них случается достигнуть своего заветного желания, но едва ли многие из них надолго изменяют свой образ жизни. Это обстоятельство, так не гармонирующее с заветными их мечтами, объясняется, во-первых, привычкой к беспорядочной жизни, а во-вторых, тем, что женятся на подобных женщинах или слишком неопытные юнцы, одураченные ловкою авантюристкой, которые вскоре же после свадьбы сознают свою ошибку и начинают отчаяннейшим образом раскаиваться, или же старички со слабостью головного или спинного мозга. При таких условиях даже и трудно спрашивать «домашнего очага» и «семейных добродетелей». И вот вышедшая замуж камелия, кокотка или арфистка продолжает по-прежнему свои похождения, горько сетуя на свою «разбитую», «неудачную жизнь» и уверяя всех и каждого, и себя первую, что если бы она вышла замуж за кого-нибудь другого, а не за своего «идола», то, наверное, осуществила бы идеал скромной, послушной, добронравной жены, честной матери и верной подруги; что она только и мечтала о тихом, скромном семейном счастье с любимым человеком и т. д. Вариации на эту тему бывают бесконечны. У Даши это стремление «остепениться» и сделаться «порядочною дамой» было особенно сильно. Вот уже третий год, как она только об этом и мечтает. Страстное желание это вспыхнуло в ней с особенною силой по следующему поводу. Три года тому назад, находясь в труппе другого антрепренера, она очутилась, вместе с прочими актерами труппы, в губернском городе Т. Там в нее влюбился некий юноша, сын весьма богатых родителей. Даше, в свою очередь, очень нравился молодой и красивый барин, безумно в нее влюбленный; она начала с ним заигрывать и очень