– Вы сегодня в прекрасном настроении, граф, – засмеялся герцог Бургундский, пришпоривая своего коня и ныряя в очаг битвы, где старался отбиться от насаждающих сарацин Вильям Уилфрид.

– Рыцарь счастлив, когда сражается, молится и держит в объятьях даму, – ответил граф Суассонский, прекрасно осознавая, что герцог его уже не слышит.

– Что там происходит? – донна Анна не могла понять: то ли мост надежно защищен, то ли сарацины одерживают верх.

– Вот теперь, донна, – сказал де Курно, – самое время помолиться. Мы сделали все, что могли, не правда ли?

– Да, теперь все, – надломленно ответила донна дрожащими губами. Сложив ладони вместе, она зашептала молитву.

Рыцарям, обороняющим мост, было видно толпу, вышедшую на насыпь у лагеря, и когда они оборачивались, чтобы посмотреть на лагерь, то видели фигуру в белом, стоящую выше всех на насыпи.

– Нас охраняет ангел, господа! – воскликнул Анвуайе, показывая на нее друзьям.

– Это донна Анна, – сказал спокойно Карл Анжуйский, наскоро перевязывая рану на ноге кожаным ремешком.

Битва продолжалась до вечера. Христиане отбили мост у сарацин, а основная армия короля, сметая баррикады, прорвалась в город. Когда мусульмане отступили, стало понятно, ценой каких потерь была куплена эта бесславная победа. В городе узкие улочки были завалены трупами убитых рыцарей, крестоносцы были вынуждены сворачивать на соседние улицы в поисках проезда, потому что не могли ехать по трупам. Вскоре им навстречу вышли измученные тамплиеры. Они потеряли восемьдесят своих воинов, большинство оставшихся в живых были ранены, а их Магистр лишился глаза. Король спросил их, знают ли они, где Роберт Артуасский, но тамплиеры не знали.

Жоффруа де Сержин посоветовал королю вернуться к реке, чтобы дать сражающимся напиться и быть поближе к лагерю, охраняемому герцогом Бургундским. Карл Анжуйский и Жуанвилль, оставив мост на арьергард герцога, присоединились к королю, когда он выезжал из города. Король все время спрашивал у рыцарей, оборонявшихся в городе, не знают ли они, где его брат. Наконец к войску приблизился коннетабль де Боже, который сообщил, что брат короля, граф Артуасский, обороняется в одном доме в Мансуре. Людовик попросил коннетабля отправиться туда, Жуанвилль вызвался сопроводить коннетабля со своим отрядом. Но едва они отъехали, как их окружили сарацины, и они поняли, что к Мансуру пробиться невозможно. Отступая к основным силам крестоносцев, Жуанвилль и коннетабль увидели, что король отступил к реке, и на него снова напали сарацины.

Крестоносцы не ожидали нового удара – на этот раз то была вышедшая из Мансура гвардия Бейбарса. Рыцари, оказавшись в стороне от моста, с криками бросались в воду, стремясь в панике убежать от карающего меча Аллаха. В бурном потоке Ашмуна крутились щиты, копья, тела утонувших людей. Лошади слишком устали, чтобы преодолеть канал. В отчаянии смотрели за этой картиной воины герцога Бургундского, охранявшие мост, в отчаянии ломали руки люди на насыпи лагеря – увы, увы, рыцари тонули в бурной реке от страха, вместо того, чтобы встретить достойную смерть в бою. В этой сумятице рыцари допустили невероятное: к королю подскочило шестеро турок, и они схватили его лошадь под уздцы, чтобы взять его в плен. Король, не ожидая помощи от испуганных вассалов, сам отбился от шестерых воинов, нанося удары направо и налево, поднимая лошадь на дыбы. Уздечка выскочила из рук сарацина; в это время рыцари, увидев, как храбро сражается их король, воспряли духом и, гонимые стыдом, бросились ему на помощь. Беспорядочное отступление прекратилось, королю удалось перестроить войско и снова ринуться в атаку.

Когда сарацины отступили и крестоносцы снова захватили их лагерь, король остановился и снял с себя шлем. По его лбу и вискам ручьями лил пот, он утерся поданным полотенцем, жадно выпил воды из фляги.

– Сир, – приблизился один из рыцарей к королю, – есть новости из Мансура.

Король оживился, глаза его заблестели, он обратился к прибывшему рыцарю из ордена госпитальеров, брату Анри де Ронне. Именно он вышел из города последним и именно он сопровождал Роберта дольше остальных из оставшихся в живых.

– Есть ли новости о графе? – спросил король.

– Да, – ответил брат Анри. – Без сомнения, граф Роберт Артуасский уже в раю.

Король опустил голову.

– Утешьтесь, сир, – попытался смягчить тяжелую новость брат Анри, – ибо никогда королю Франции не выпадала столь высокая, как Вам, честь: ведь, чтобы сразиться с врагом, вы вплавь перешли реку, и победили его, и погнали с поля битвы, и захватили его орудия, шатры, дворцы, в коих еще будете спать этой ночью.

– Да, – дрогнувшим голосом ответил король, и слезы потекли у него по щекам, – да, я благодарен Богу за все милости, что он послал мне…

Карл Анжуйский и Альфонс Пуатьерский приблизились к Людовику и положили руки ему на плечи. Без сомнения, из всех своих братьев Людовик больше любил дикого и необузданного Роберта, полную свою противоположность, и за эту любовь он заплатил высокую цену.

На ночь король и его рыцари расположились на равнине, в бывшем лагере сарацин, а тамплиеры и отряд герцога Бургундского вернулись в лагерь. Стоны раненых и их несчастный вид, вся эта процессия изорванных, побитых, окровавленных, грязных и измученных людей вызывали жалость в наших сердцах. Все, кто был цел и здоров, бросились помогать несчастным, но я не позволила Кате помогать, она еще не оправилась до конца. Из-за того, что она то и дело бегала узнавать у меня новости, под вечер у нее снова поднялся жар, и я оставила ее и Синтаксиса в одиночестве, отправившись с Николеттой перевязывать раненых.

Я подошла к рыцарю в угловатом шлеме, который был ранен в плечо, он пытался раздеться, чтобы перевязать рану. Ему помогали оруженосцы с клещами, разжимая кольца на железной тунике, потому что рыцарь не мог поднять руку и снять с себя доспехи. Пока они снимали с него железки, я расположила рядом тазик с теплой водой, бинты и мази. Он изнывал от боли, я слышала его сдержанные стоны и вскрики, каждое движение рукой приносило новую муку. Он не видел меня, потому что я стояла чуть позади, со стороны здорового плеча, а его внимание было целиком сосредоточено на обнажаемом плече. Внезапно он отогнулся назад, застонав сквозь сжатые губы от боли, увидел меня и умолк. Я подошла и ласково погладила по плечу, пока оруженосец вправлял ему вывихнутый сустав. В момент, когда за его руку потянули, он сильно сжал свою ляжку, но не застонал, а его глаза смотрели на меня сквозь прорези в шлеме немного испуганно. Я улыбнулась ему и заняла место оруженосца, вооружившись смоченной в кипяченой воде тряпкой.

– Не бойтесь, сударь, – ласково щебетала я, мысленно вспоминая все, чему нас учили на уроках ОБЖ в далекие школьные годы, – я вымою рану, наложу мазь и перебинтую. Самое страшное уже позади – вам вправили сустав, теперь все будет в порядке.

Он устало снял шлем, и я увидела сперва подернутые сединой волосы, а потом он провел по ним рукой, зачесывая назад одним движением. Я уже не сомневалась: передо мной сидел Гийом, герцог Бургундский.