Рыцари взревели от ярости, все как один. Воплощением зла, причиной всех несчастий и виновным в гибели магистра им в тот момент показался именно этот гордый командир, которого они связали веревками и поясами. Они набросились на него, словно стая озлобленных, голодных волков, и каждый из них посчитал за честь ударить его, пнуть, раздавить. Граф Суассонский с трудом вмешался в толпу, уговаривая оставить командира живым, чтобы спасти брата короля. Только это могло остудить пыл разъяренных рыцарей.

Сарацины, увидев, что их главный командир захвачен в плен, поддались панике и отступили.

Вильям Уилфрид и Жослен де Курно в отчаянии смотрели туда, где полыхал греческий огонь – из пламени начали выскакивать горящие фигуры, но короля не было среди них. Когда же огонь утих, то все увидели золоченый шлем короля с почерневшим плащом далеко впереди – пламя опалило круп его лошади и плащ, конь метнулся вперед, и только чудом король спасся от огня. Все с облегчением вздохнули.

– Чего застыли? – раздался через мгновение громовой бас де Курно. – Заряжайте снаряд, сейчас мы опалим этим птенчикам перышки!

Использовав точно и с расчетом все три снаряда греческого огня, христиане отбили атаку сарацин и погнали их дальше, пользуясь временным превосходством в ситуации. Войско Бейбарса отступало, но медленно, то и дело позволяя догонять себя и вступая в бой с рыцарями. Наконец мусульмане отступили и вышли из Мансура.

Лагерь христиан ликовал – победа оказалась внезапной, пришла в момент, когда все отчаялись, и накрыла оба берега волной радости. Пока в бывшем лагере сарацин подсчитывали итоги вполне равной битвы, в старом лагере на другом берегу все разве что на головах не ходили от счастья. Для них отступление такого огромного войска было неожиданной удачей, некоторое время все напряженно наблюдали за отступившим войском наследника – видимо, там принималось решение, нападать или нет повторно на лагерь, потом отряды долго перестраивались и, наконец, скрылись из виду. Лагерь вздохнул с облегчением и начал встречать победителей, широко раскрыв ворота.

Донна Анна и Николетта осматривали раненых, оруженосцы, следуя их указаниям, разносили рыцарей по палаткам. Маргарита де Бомон тоже помогала Анне, перевязывая некоторых рыцарей здесь же, при входе в лагерь.

Крестоносцы обнимали друг друга и громко радовались победе, граф Пуатьерский благодарил всех, кто помог ему спастись, все улыбались друг другу и ликовали. Герцог Бургундский встречал прибывших из соседнего лагеря Вильяма Уилфрида, Жослена де Курно, графа Анжуйского, Жоффруа де Сержина. Вскоре в лагерь должен был прибыть король.

Донна Анна приложила чистую тряпку к окровавленной руке Анвуайе и велела его оруженосцу перевязать потуже рану. Анвуайе крепко сжал пальцы Анны, так, что они хрустнули, и спросил, пока она, еле сдерживая крик, пыталась выдернуть руку:

– Придете ли вы навестить меня в палатку, донна? Думаю, что я такой же важный пациент, как и хозяин лагеря…

Кровь бросилась донне в лицо, но она промолчала, выдернув руку, с презрением посмотрела в лицо Анвуайе, без страха, гордо выдержала его взгляд и, отвернувшись, пошла прочь. Как он узнал, что она заходила к герцогу в шатер? Неужели он следит за ней?

Неожиданно от этих мыслей ее совершенно отвлекла иная сцена: на всем скаку в лагерь влетел Гийом де Шатонеф со своими госпитальерами и графом Суассонским. Они были последним отрядом, который возвращался с поля боя. За конем Шатонефа волочилось тело человека, привязанного к седлу на веревку, которая крепко обхватывала его руки. Его одежды были оборваны и серы от дорожной пыли, но было видно, что пленник был одет богато.

Спрыгнув с белого коня с красной попоной, забрызганного кровью, магистр ордена госпитальеров подошел к неподвижно лежавшему пленнику.

Все столпились вокруг этой фигуры, спрашивая, что происходит. Оказалось, что это захваченный в плен командир одного из отрядов сарацин, которого граф Суассонский и де Шатонеф захватили в битве, потому что думали, что граф Пуатьерский попал в плен.

– Тогда зачем вы тащили его на лошади? – спросил герцог Бургундский. – Ведь он наверняка мертв.

– Мы узнали об ужасной смерти де Соннака, – и де Шатонеф, дрожа от негодования, рассказал им про конец магистра тамплиеров. Все разделили ярость и горе рыцаря, и угрожающие выкрики слышались то и дело из толпы. В это время пленник со стоном пошевелился, рыцари тотчас начали требовать его казни, чтобы отомстить за смерть магистра ордена храма.

Архиепископ де Бове, пнув пленника, перевернул его лицом вверх. По щекам и подбородку пленника бежали струйки крови, борода слиплась, он был весь перепачкан в земле и крови. Помотав головой, он открыл один глаз, второй слишком сильно припух, увидев стоящего над ним священника в одежде рыцаря, он улыбнулся, словно в нем еще оставались силы, чтобы иронизировать над создавшейся ситуацией.

– Надо отрубить ему голову, – предложил Жослен де Курно, – и повесить ее на воротах, как делают эти неверные с нашими мучениками-рыцарями. Говорят, что голова Роберта Артуасского украшает ворота Каира. Почему бы нам не отплатить им тем же?

И вот снова над головой пленника собрались тучи – десятки разгневанных, усталых от битвы, обиженных рыцарей потрясали кулаками у него над головой. Пленник видел их смутно, сквозь то и дело набегающую на глаз пелену, но он не умолял о пощаде и не боялся этих мощных диких людей, он был готов умереть, потому что знал, что они сделают это несмотря на его просьбы. Он только не знал, как они убьют его, и не давал глазу закрыться, чтобы увидеть приближение смерти. Среди грозных, хриплых мужских голосов, которые выкрикивали проклятия пленнику, вдруг зазвенел громкий, гневный, яростный и нежный женский голос. Пленник напрягся и раскрыл глаз пошире. Рядом с ним появилась одетая в светлое платье и выделявшаяся на фоне серой массы рыцарей женская фигура. Она размахивала в гневе руками, но он не видел ее лица, потому что глаз слезился. Немного прикрыв его, он спросил себя, за что она ругает его – быть может, ее муж пал от его сабли? Только бы он не дали ей убить его – так позорно погибнуть от рук женщины.

Она продолжала говорить, но его больше никто не бил. Пленник открыл глаз снова и увидел необычную сцену, которая поразила его настолько, что он на время забыл о своих бедах.

Донна Анна пробилась сквозь толпу как раз тогда, когда рыцари начали издевательски колоть лежащего пленника копьями, чтобы причинить ему еще больше боли. Одновременно они выкрикивали имена погибших друзей и рыцарей, проклинали его, били ногами, словно он был их единственным врагом. Они пропустили ее, полагая, что она тоже хочет ударить его, но, протиснувшись к лежащему пленнику, донна вдруг напала на них.

– Как можете вы бить безоружного, раненого человека, который не имеет возможности защитить себя? – повернувшись к толпе, закричала Анна. – Вы, вы все, говорю я вам, вы просто нахалы и трусы, если можете вымещать злобу на обезоруженном пленнике. Не знала, что рыцари могут поступать так подло!

– Он наш враг! Неверный! – послышались голоса, их поддержали, опять поднялся крик, но голос Анны вновь заставил всех замолчать.