под сиденьем гранату и бутылку с зажигательной смесью. Зачем он взял с собой коктейль Молотова, вопреки технике безопасности, и сам не знает. Шофёр из его автобата дал, а он взял. На всякий случай. Помирать — так с музыкой.

* * *

4 июня. Четверг

В ходе боев на Любанском направлении 2-я ударная армия вклинилась в расположение вражеских войск и оказалась охваченной ими со всех сторон. Связь с тылом поддерживалась через узкую горловину. Начав отход, армия подверглась преследованию врага. Сегодня на помощь ей выступила 59-я армия, тоже входившая в Волховскую группу Ленинградского фронта. Но враг, усилив нажим, ещё более сузил горловину мешка, в котором очутилась 2-я ударная армия. Завязались упорные, кровопролитные бои.

6 июня. Суббота

Самое тяжкое событие дня произошло с внешней стороны блокадного кольца. 2-я ударная армия, которой была отведена немалая роль в деблокаде Ленинграда, сама оказалась в окружении. Сегодня войска противника, имевшие значительное численное превосходство, полностью замкнули вокруг неё кольцо. В окружении очутились семь наших дивизий и шесть бригад[38].

* * *

— Кому война, а кому мать родна, — бросил Варваре Николаевне мужчина в шляпе, когда они вместе читали в «Окне ТАСС» известие о расстреле мародёров.

Около «Окон ТАСС» всегда стояло много народу — сказывалась привычка ленинградцев к печатному слову. Газеты читали и обсуждали, бережно передавая номера из рук в руки.

Варвара Николаевна не ответила, и мужчина, в знак вежливости приподняв шляпу, удалился. Этот смешной жест из довоенного времени обдал Варвару Николаевну волной умиления. Несгибаемые люди — эти ленинградцы! Их убивают, морят голодом, вымораживают холодом, а они как ни в чём не бывало надевают шляпы и читают газеты.

Она осмотрела в стекле своё отражение в зелёном драповом пальто и ботиках, найдя вид вполне удовлетворительным. Хорошо, что зимой не обменяла ботики на продукты — а ведь хотела.

Варвара Николаевна шла к дому и в такт шагов повторяла слова мужчины в шляпе: «кому война, а кому мать родна».

Пришедшая в голову мысль заставила её сбиться с ритма. А ведь действительно, не будь войны, так бы и жила она в пьяном угаре, потеряла бы сына, не нашла друга. Она вспыхнула. С недавнего времени Ефим Петрович почти постоянно присутствовал в её памяти. Утром первая мысль была о сыне, а вторая… Или нет, надо быть честной, не вторая, а одновременная.

«Мои мужчины» — так обобщающе думалось о Сергее и Ефиме Петровиче. Варвара Николаевна отдавала дань преклонения перед сильной половиной человечества, призванной спасать и защищать. Гитлеровцы тоже были чьими-то сыновьями, мужьями и любимыми. Но в её понимании они не относились к мужчинам. Мужчину Бог поставил ради жизни на земле, а не ради смерти.

Варвара Николаевна поправила воротничок пальто, обратив внимание, что на улицах стало больше прилично одетых людей. После пережитого ужаса душе хотелось яркого и светлого.

Домой, в холодные стены, идти не хотелось, поэтому Варвара Николаевна свернула в столовую. В апреле во всех районах города открылись столовые, где на карточки можно было получить горячий обед.

Отстояв очередь, она взяла пшённый суп, в котором плавали три тефтельки размером с фасоль, и с удовольствием вдохнула тёплый воздух, пропахший подсолнечным маслом. На второе давали соевые котлеты, но Варвара Николаевна берегла карточки. Зимой продуктами выручал Сережа, не дал умереть с голоду, а теперь приходится выкручиваться самостоятельно. На прошлой неделе от Серёжи принесли треугольничек с письмом. Сын писал, что недалеко от города, но приехать пока не может, потому что собирается вместе со всеми крутить шарманку. Сначала фраза про шарманку, которую она перечитала трижды, показалась полным бредом. На аккордеоне играть Серёжа учился, но причём здесь шарманка? И только потом, когда по радио сказали, что войска Волховского фронта перешли в наступление, её осенило: Серёжа там!

Когда Варвара Николаевна прятала в сумочку карточки, оставшиеся от обеда, под руку ей попался платок. Она накинула его на голову и почти побежала в церковь.

— О, Всемилостивая Госпоже Богородице, Небесная Царице, Всемощная Заступнице, непостыдное наше Упование! Благодаряще Тя о всех великих благодеяниях, в роды родов людем российским от Тебе бывших, пред пречистым образом Твоим молим Тя…

Срывавшиеся с губ слова улетали в небеса, и в какой-то миг Варвара Николаевна вдруг поняла, что их слышат.

* * *

Осознание того, что Лера Гришина оказалась двоюродной сестрой, пригвоздило Катю к паркетному полу с пятнами грязи от армейских сапог на ногах. Она забыла вытереть их о коврик при двери.

В голове металась мысль, что те люди, которым суждено встретиться, соединены между собой невидимой нитью. Нить может запутаться или растянуться, но никогда не прервётся. Мама, неизвестная тётя Люда, посылка с адресом, испуганное и озлобленное шипение Гришина, что здесь такая не проживает, — обломки событий притягивались друг к другу как намагниченные.

Не зная, как сообщить Лере потрясающее известие о родстве, она беззвучно открывала и закрывала рот, пока смогла выдавить:

— Лера!

— Что? — Лера посмотрела на неё сухими глазами.

В них не было ни единой слезинки, только бесконечная усталость и непонимание от того, что её отец умер таким мерзким образом — лицом в тарелку с золотом, рядом с кучей еды.

Катя шагнула и положила руку ей на плечо, крепко стиснув пальцы:

— Лера, если твоя мама Людмила Ясина, то ты моя двоюродная. Понимаешь? — Катя присела перед Лерой на корточки и заглянула ей в лицо. — Я тоже Ясина. Наши мамы родные сёстры.

— Но у мамы не было сестры, — произнесла Лера деревянным голосом. Она всё ещё пребывала в шоке. — Хотя… — она запнулась, — …я мало знала о ней. Мама пропала, когда я была маленькой, а папа запрещал даже воспоминания. — Она бросила быстрый взгляд на тело отца, потом на Егора Андреевича, деликатно стоявшего в неподвижной позе. — Ты прости меня, как-то сразу в голове не укладывается. Слишком много всего сразу. Но если ты и вправду моя сестра… — Она вдруг порывисто обняла Катю. — Я не знаю, что сказать…

Встав, Лера подошла к столу, к горке тускло отблескивающего золота. Трогать не стала, а наоборот, заложила руки за спину, словно в тарелке лежали раскалённые угли:

— Егор Андреевич, заберите часы, я не хочу к ним притрагиваться. — Она встретила его вопросительный взгляд. — Надо отдать ценности на нужды армии. Наверняка их где-нибудь принимают.

— Я в церковь относила, — сказала Катя. — Там собирают средства на танковую колонну.

На случай, если Лере вдруг понадобится помощь, она старалась держаться поблизости, но Лера уже оправилась