и понимал, что это неотъемлемая часть его самого. Что должен испытывать человек, чью душу разрезали на двое тупым ножом, а потом кое-как залатали трухлявыми нитками?

А теперь она вклинилась в эту пару, нарушила шаткое равновесие и еще больше все запутала. Линн боялась за него. И еще она совершенно его не знала. Так было и прежде, но только сейчас ей удалось осознать это в полной мере — после того, как он побывал внутри нее и, быть может, оставил в ней часть самого себя.

Линн подняла голову и подставила губы для поцелуя. Сердце сжалось в кулак, на спине высыпали мурашки. Куда заведет ее этот человек, ставший для нее мечтой и проклятием? Сможет ли она стать его женщиной, а не только средством для достижения цели? Ждет ли их впереди что-то кроме борьбы за выживание?

Странник разомкнул объятия и отошел в сторону. Веранда раскачивалась и стонала, как тонущее судно. Килар прикрылся рукавом от пыли.

— Надо собрать припасы и проверить экипировку. Как только ветер стихнет, пойдем на перевал. Мне бы хотелось разобраться в происходящем, но для нас слишком опасно подолгу оставаться на одном месте.

— Ты уже это говорил, но так и не объяснил причину.

Килар промолчал, и Линн уже собиралась повторить свой вопрос. Странник ответил очень тихо, как будто беседовал сам с собой:

— Он уже близко. И скоро узнает о нас. Для него это настоящий подарок.

Его слова слились с завыванием ветра.

«Он жалеет о нашей близости». — Непрошеная мысль ужалила Линн, как пчела, — «Не подает виду, старается успокоить, но для него это слабость, подарок для врага. Он действительно жалеет, что переспал со мной».

— Килар... — Она протянула руку и коснулась его плеча.

Странник обернулся. Его брови сошлись на переносице в мрачном раздумье. Он старался не встречаться с ней взглядом.

— Пойдем, — Килар взял ее за руку, — Нужно подготовиться.

Линн вслушалась в его голос, представила себе его лицо, каким оно стало минуту назад, и поняла, что больше не хочет задавать вопросы.

— Сколько может продлиться буря? — спросил Килар, опустившись на лавку напротив жаровни. Лютер поставил на стол блюдо с хлебом. Бобы уже шипели на сковородке в пузырьках плавящегося жира.

— Господь не отчитывается передо мной, — Отшельник, приподнял плечи и так застыл на какое-то время. — Пару часов или пару дней. Никому не ведомо, сколько будет дуть этот дьявольский восточный ветер.

— Значит мы погостим у тебя еще немного, — усмехнулась Робинс.

— Значит погостите, — Лютер разглядывал свои толстые узловатые пальцы, помешивающие лопаткой бобы. — Господь знает, когда отпустить человека, а когда заключить в темницу. Нам не понять Его волю.

— Ты называешь свой дом тюрьмой? — Линн надкусила хлеб и положила его обратно на тарелку. Килар понаблюдал за ней и отодвинул свою порцию в сторону.

— Монах — тот же заключенный, искупающий свой грех заточением, с той лишь разницей, что слуга Божий выбирает свой путь добровольно. Вы не хотите есть?

— Нет, что-то не хочется, — ответил за всех Килар. — Скажи, существует ли отсюда подходящая дорога на север?

Лютер оторвал взгляд от жаровни и повернулся к гостям. Его глаза сверкнули в полумраке рыжеватыми огоньками. Теперь все лицо отшельника поросло бурой щетиной. Даже на лбу торчали редкие волосы.

«Он за ночь оброс так, как люди обрастают за месяц. Что это мне напоминает?»

Странник ощупал собственную давно не стриженную бороду.

Лютер о чем-то задумался, потом кивнул

— У меня есть кое-что для тебя.

Хозяин поднялся и переваливающейся походкой подошел к огромному деревянному сундуку, окованному полосами черного металла. Он отомкнул два замка и поднял крышку. Изнутри сундук был выложен красной обивочной тканью. В комнате запахло молью и старыми, слежавшимися тряпками, провалявшимися на дне сундука не один десяток лет. Лютер отложил пару ватных одеял, цветастую скатерть, обрезиненный бинокль с треснувшей линзой, морской компас в зеленом пластиковом чехле с изображением розы ветров. Килар наблюдал за ним, смахивая со стола хлебные крошки.

— У меня сохранились старые карты, — объяснил Лютер, вытаскивая из пыльной утробы сундука грязную нейлоновую сумку, распоротую по шву и завязанную сыромятным ремешком. — Мне они теперь ни к чему, а тебе пригодятся.

Лютер вытащил из сумки целую кипу пожелтевших бумаг, покопался в них, нашел нужную, развернул на столе.

— Смотри, путник: здесь стоит Хижина.

Он указал пальцем на выцветшую поверхность карты.

— Хребет можно пересечь в этом месте. Там старая дорога проходит через перевал. В хорошую погоду обычно проблем не возникнет, но, если с утра над восточной вершиной — вот тут — появилось облако, похожее на перевернутую тарелку, тогда наверх лучше не соваться. Запомни: бури всегда приходят с востока. Оттуда в любой момент нужно ждать беды, а погода в горах меняется быстро. Зрение тоже норовит обмануть тебя. Кажется, что до перевала рукой подать, а на самом деле идти еще несколько часов. Если метель застанет путника в седловине, ему не позавидуешь. Через пять минут уже невозможно определить, где верх, а где низ. Я сам там едва не погиб. Пусть моя нива иссякнет навеки, если это не так! Зимой вьюги в горах бушуют неделями, и перевал наглухо заваливает снегом. Тебе повезло, что лето еще не кончилось.

— Нам, Лютер. Нас трое, — напомнил