Он рефлекторно отдернул ногу и повернулся лицом к Нищему, только сейчас по-настоящему обратив на него внимание.

— Подайте, молодой человек! Помогите калеке, влачащему свое ярмо с рождения. Будьте милостивы к чужой немощи.

Глаза Нищего вблизи оказались выпуклыми, красновато-черными и маслянистыми, как изюм в клюквенном соке. По его истощенному лицу блуждала тень какой-то страшной, противоестественной веселости.

— Ооо! Слышу страх в твоем сердце. Много страха! Очень много страха! Очень, очень много страха! Осень в тебе, осень вокруг тебя! Облегчи свою душу, о Иберийский Странник! Помоги калеке, и Бог сжалится над тобой.

Воротник пальто раскрылся, показав багровое горло Нищего. Дряблые складки кожи нависали под подбородком, как индюшачий зоб. Они постоянно двигались, когда попрошайка с присвистом вдыхал и выдыхал воздух. Алексей отодвинулся еще дальше, но у него почему-то не хватало духу уйти совсем. В фаянсовой тарелке лежало несколько железных монет. Поверх них кто-то бросил замусоленную сотенную купюру. Алексей запустил руку в карман джинсов в поисках мелочи.

— Известно ли тебе, что этот мир проклят Богом? — Нищий разглядывал Алексея из-под шляпы и одновременно продолжал ухмыляться. — Господь учил: оставь мать свою и жену свою, и детей своих, и иди за мной! Сбрось с себя старый мир и облачись в золотую плащаницу Божьей любви! Возьми богатство и раздай бедным! Горе тому, кто поклоняется маммоне! Мир гибнет! Мир пожирает человечьи души! Так облегчите совесть, отягощенную грехом! Облегчите совесть, сотворив милостыню! Подааа-йте!

Нищий завыл. Широкая костлявая грудь колыхалась, ритмично выталкивая воздух. Статная дама, покупавшая кексы в соседнем ларьке, обернулась и испуганно посмотрела в их сторону. Дородный мужчина в синем габардиновом пальто недовольно покосился на них и поспешил пройти мимо. В его взгляде Алексей прочел плохо скрытое удивление: дескать, как можно столько времени стоять рядом с этим?

— Бог любит тебя, о Иберийский Странник! Бог благословляет тебя! Сказано: творящий милостыню — подает Богу! Мир жесток. Господь жесток и справедлив! Страдание — сила Господня! Страдание очищает тебя, как кипяток очищает добрую пищу!

Голос Нищего взвился до высокого, ноющего тембра, стал похож на скрип рассохшейся плашки паркета.

— Господь благословляет страждущего! Господь любит нужду! Господь любит страдание! Христос страдал за вас, теперь настало ваше время страдать за Него! Как страдал Апостол Петр, распятый на перевернутом кресте!

Рука Алексея застряла в кармане, нащупала какие-то металлические деньги, потеряла их, потом снова нащупала. Люди останавливались, качали головами, но Алексей их почти не видел. У него за спиной прозвучал сердитый голос:

— Безобразие! Вызовите милицию!

— Какой кошмар! — воскликнула какая-то женщина. — Таких надо сажать под замок, в клетку. Какая мерзость!

Алексей, наконец, вытащил из кармана деньги. Три десятки. Он нагнулся, чтобы бросить монеты в тарелку. Внезапно рука бродяги рванулась вперед с поразительной скоростью, словно Нищий только этого и ждал. Грязные, шелушащиеся пальцы мертвой хваткой сомкнулись на запястье Алексея. Ногти были черными, они слоились, под ними запеклась кровь. Алексей непроизвольно разжал онемевший кулак. Все три монеты упали на асфальт гербом кверху, но вместо российского двуглавого орла на них обнаружился знак бычьей головы с загнутыми вверх рогами.

Рисунок окаймляла надпись: «судьба прочертила через тебя круг!»

Тело Алексея окаменело. Мочевой пузырь сжался так сильно, что низ живота свело судорогой. Он попытался отдернуть руку, но грязные пальцы держали как клещи. В следующий миг лицо Нищего придвинулось почти вплотную. Из носа торчали пучки волос. Желтушная кожа натянута прямо на кости черепа. Пахнуло фекалиями, табаком, тухлятиной и еще чем-то вроде скисшего арахисового масла. Алексей увидел гнилые зубы, распухшие, кровоточащие десна, влажную язву под языком.

— Бог возлюбил тебя, о Иберийский Странник, — отчетливо прошептал тот, кто на самом деле не был Нищим, и его зрачки блеснули как латунные гильзы. — Ты отмечен знаком судьбы, но это не печать величия, а клеймо проклятия. Мрак смотрит на тебя тысячью глаз. Ты не знаешь, кому заступил дорогу. Отступись или будешь раздавлен! Запомни мои слова! Ты будешь раздавлен! Раздавлен, как тля! Раздавлен!

На мгновение Алексей увидел перед собой налитые кровью глазки черного быка. Прошлой ночью они уже посещали его во сне. Все равно, что заглядывать в замочную скважину, за которой бушует пожар.

— Ты видишь? — спросил Нищий, — Да, ты из тех немногих, кто видит.

— Теперь вижу. О, Господи! — прошептал Алексей.

— Небесный град скоро призовет тебя, о Иберийский Странник. Смотри, как бы не оступиться по дороге! — скрипучий голос Нищего прозвучал возле самого уха. — Вселенная смотрит на тебя тысячью глаз. Миры свихнулись и отплясывают кадриль. Все рушится, все падает, все меняется. Кровь, пуля, холод и тьма! Отступись! Не возвращайся в Залесское. Уезжай из города прямо сейчас и как можно дальше!

Алексей сдавил двумя пальцами свою правую щеку и безжалостно ее вывернул. Боль заставила его вскрикнуть. Рука освободилась от захвата, а Нищий исчез, растворившись в воздухе. Алексей отпрянул назад, спотыкаясь и размахивая руками. Он налетел спиной на маленького мужчину в стеганой куртке и едва не сшиб его с ног.

— Идиот! — Мужчина отпрыгнул в сторону. — Хулиган! Пьяная морда!

— Пошел на хрен! — пробормотал Алексей, бросившись внизпо обшарканным гранитным ступеням. Он скатился в подземку, с трудом подавляя тошноту. Слякотный запах Нищего, казалось, прилип к нему, навсегда впитавшись в одежду и пазухи носа.

«Судьба прочертила через тебя круг!»

«Мрак смотрит на тебя тысячью глаз!"

«Ты один из немногих, кто видит…»

Он встал возле ряда телефонных автоматов, успокаивая неровное, судорожное дыхание. Его знобило. Он осмотрел руку в том месте, куда вцепились шелушащиеся пальцы Нищего, но никаких следов не обнаружил.

«Небесный град скоро призовет тебя. Смотри, как бы не оступиться по дороге!»

И опять пришла эта поразительная уверенность: когда-то раньше, до того, как он стал мужчиной, нечто подобное уже пыталось вторгнуться в его жизнь. Но тогда что-то сорвалось, не получилось, и ужас померк, едва успев обозначится. Всего