Без предупреждения оно спрыгнуло со стенок колодца и поползло по сухой траве к Джемме. Влажный воздух наполнил знакомый затхлый, отдающий медью запах воды из колодца. Джемма подняла молоток дрожащей рукой и не убежала. Она решила стоять до конца.

Приблизившись на расстояние удара, существо остановилось и расправило спину, очень медленно, как будто не привыкло стоять на двух ногах или ему это не нравилось. В полный рост оно было почти такое же высокое, как ее отец. Его кожа по цвету напоминала высохший мох – темно-темно-зеленая, даже еще темнее. Его руки и ноги были как узловатые корни дерева. Черты лица – расплывчатые, напоминающие амфибьи, и на этом лице блестели огромные бездонные озера глаз.

Оно открыло свой ужасный рот – его дыхание было теплым и пахло болотом, – а потом закричало «Джемма!» голосом отца. Оно не подражало его голосу, это действительно был голос отца, сердитый, глухой и хриплый. Отец редко говорил таким голосом, но когда Джемма слышала его, то теряла волю, как будто кто-то нажимал на кнопку и выключал девочку.

Гоблин из колодца продолжил разговаривать с ней рассерженным голосом отца, он говорил: «Скоро здесь все изменится».

Джемма оглянулась в надежде увидеть позади папу, который, возможно, разозлился из-за того, что она взяла без спроса молоток. Но его там не было.

Гоблин сказал, что Джемма была ленивой, тратила время на свои дурацкие картинки, да, она была чертовски ленивой и не успевала вовремя принести маме стакан с водой из колодца или из-за своей неуклюжести выплескивала половину воды, а еще она все время будила маму, беспокоила ее, вечно ныла и приставала к больной, не давая ей отдохнуть.

Гоблин по-прежнему говорил как рассерженный папа, но он не был зол. В его голосе рокотал смех, похожий на гул взволнованного моря. Джемма буквально слышала, как гоблин улыбался, когда обвинял ее в смерти мамы, в том, что она умерла так рано. Мама могла бы еще пожить. Джемма могла бы ее спасти, но не сделала этого.

Джемма сидела на постели, накрывшись одеялом с головой, около нее лежали фонарик, угольный карандаш, наполовину сточенные цветные мелки, перевязанные резинкой, и ее альбом для рисования. Дверь была заперта, и она поставила перед ней деревянный стул с резной спинкой. Пьяный отец недавно стучался в ее дверь, запинаясь, выкрикивал ее имя и неразборчиво бормотал какие-то угрозы. Он был все еще здесь, сердито бродил по дому, бросал тарелки в раковину на кухне и кричал: «Скоро здесь все изменится!» А потом выкрикнул что-то еще.

Джемма старалась не обращать на него внимания. Она посмотрела на рисунок в своем альбоме, тот, на котором мама лежит на кровати, раскрыв ладонь своей красной правой руки. Джемма дотронулась до руки и почувствовала воск красного мелка на подушечках пальцев.

Она захлопнула альбом и перевернула его, затем снова открыла, и перед ней оказались чистые листы с ее рисунками на обратной стороне. Джемма принялась яростно рисовать колодец и гоблина неровными изломанными хаотичными линиями. Она написала все, что гоблин сказал ей. Буквы состояли из наклонных черточек, а вся речь была заключена в большой раздутый и деформированный текстовый пузырь. Затем сверху над колодцем и гоблином Джемма отдельно нарисовала красную правую руку.

Сперва она начала рисовать мамину кисть, но потом подрисовывала к ней и другие детали. Мамина рука стала зернышком, душой и ростком другой, большой руки. Эта рука превратилась в здоровенный кулак из кирпича с толстыми и круглыми костяшками размером с обеденные тарелки. Рука нависала над гоблином как дамоклов меч. Это было предостережение.

На следующий день Джемма вернулась к колодцу, с тех пор она каждый день приходила к нему. Каждый раз она брала с собой молоток. Если бы гоблина там не оказалось, то она постаралась бы разрушить колодец, запечатать его. Но гоблин всякий раз оказывался там, сидел на самом краешке как самозванец, выдающий себя за Шалтая-Болтая.

Он продолжал разговаривать с ней голосом отца, и в жуткой гортани гоблина тот звучал особенно жестко и глухо, словно эхо. Он по-прежнему винил ее в смерти матери. Гоблин так часто повторял это, что Джемма начала ему верить. Возможно, если бы она быстрее приносила матери воду из колодца, если бы позволила ей больше отдыхать, если бы угольная пыль с ее рисунков не попадала в мамины легкие и не отравляла их еще больше, если бы она впустила отца к себе в комнату, если бы, если бы, если бы…

По вечерам, когда отец напивался и угрожал сделать так, чтобы утром она опоздала в школу, он тоже говорил ей всякие гадости, и она не могла не верить ему.

Дети в новой школе шепотом называли ее «девочкой, у которой нет мамы». Они не были с ней жестоки, но держались на расстоянии, были осторожны и холодны. Разговаривали с ней, только если Джемма обращалась к ним первой. Вскоре она вообще перестала с ними разговаривать, и равнодушие ее одноклассников стало глухим и безграничным, как пустыня.

Дверь в комнату Джеммы была заперта, она сидела под одеялом с альбомом на коленях. Комната была ее единственным убежищем, только там она могла спокойно побыть наедине с собой, и это напоминало возвращение из долгого тяжелого путешествия. На обратной стороне еще одного маминого портрета она снова нарисовала колодец и глумливо хохочущего гоблина и написала все, что он ей сказал. Затем она нарисовала оберег в виде руки матери, который вновь превращался в другую руку – красную правую руку правосудия.

Каждую ночь на обратной стороне очередного маминого портрета она снова и снова рисовала колодец, гоблина и красную руку. В одну из ночей она подрисовала к большому кулаку пропорциональное по размерам цилиндрической формы предплечье, а на следующем рисунке кулак с предплечьем уже крепились к локтю и огромному, как булыжник, бицепсу. На каждом удавшемся рисунке она добавляла всё новые детали. Руку она прикрепила к широкой груди. Под грудью изобразила мускулистые ноги, а из-за ног, извиваясь, появился хвост. Нарисовав хвост, она рассмеялась. Но перестала смеяться, когда принялась рисовать левую руку – эта рука была нормального размера. Джемма задумалась над тем, насколько он будет сильным. Он должен быть сильным. Затем пришел черед странного пальто. Его серая ткань вызвала у Джеммы усмешку: то ли от гордости за свою творческую изобретательность и мастерство, то ли от радости, что герой на этой странице выбрал такую одежду, потому что пальто указывало на то,