тем на улицах загораются фонари, и температура начинает быстро понижаться, едва солнце скрывается за крышами домов. Часы идут, и я продолжаю наблюдать. Ни на что не отвлекаясь. Остальные проходят мимо мальчика по переулку, как будто здесь ничего и не ожидается в скором времени, как будто мы и не следим за ним.

Позже появляются члены Общества монструозности, они приходят по очереди, с разных сторон. Мальчик не встает с тротуара, пока не показываются все четверо.

Я кричу на них. Ведь только так я смогу их остановить, правда? Какой же я идиот, если думаю, что в состоянии предотвратить то, что сейчас совершится! Члены Общества не обращают внимания на мои возмущенные крики с крыльца дома. Они входят в переулок по одному, двигаясь как единая процессия. Я вскакиваю со ступеней и бегу (я хромаю на одну ногу и это, скорее, не бег, а быстрая ходьба), мне нужно успеть остановить мальчика, пока он не вошел в переулок. Он еще слишком юный (а если бы ему было на два года, на пять или десять лет больше, это изменило бы что-то?). Все это для него – слишком во всех смыслах слова. Это неправильно. Монстр достал нас, и да, мы верим, что монстр существует, и всегда в это верили.

Город по-прежнему живет своей жизнью. И жизнь в нем не остановится ради всего этого или ради нас; она никогда не останавливалась, и так будет всегда. Я не знаю, как у меня это получается, я и не думал, что могу так быстро бегать, однако я добираюсь до переулка раньше брата К.Г. Я хватаю его за рубашку, за воротник сзади, он кричит и бьет меня по рукам. Он пытается вырваться, но для этого ему приходится попятиться назад и выйти из переулка. Я не особо быстрый, сильный или крутой, по крайней мере, не такой крутой, как раньше, но я достаточно большой, чтобы преградить ему вход в переулок. Брат К. Г. теперь кричит во всю глотку и пытается прошмыгнуть мимо меня, пролезть у меня под ногами, но я не позволяю ему сделать это. Он орет на меня. Я говорю ему тихим голосом, чтобы шел домой. Он не сдается, я начинаю уставать. Я дышу тяжело, в груди чувствуется резкая боль, как будто туда воткнули маленький нож. Он с разбегу врезается мне в живот плечом, но я толкаю его в ответ, наверное, сильнее, чем следовало, и он отлетает назад и падает на задницу. Я говорю ему: «Пожалуйста». Может быть, моя просьба подействует на него. А может, он просто сдастся. Я не знаю. Я не уверен, что он уйдет, поэтому, пользуясь его замешательством, поворачиваюсь и сам бегу в переулок. Ведь только один из нас может туда войти, правда? Таково правило.

Переулок по-прежнему выглядит совершенно обычным. Так и есть. Контейнеры и мусорные баки, раскрашенные разноцветной краской из баллончиков. Черные скелеты пожарных лестниц свисают со стен домов. Там нет никаких монстров.

Члены Общества монструозности стоят у стены позади бразильского рынка. Если они и удивлены тому, что вместо мальчика пришел я, то никак этого не показывают. В руках у них ножка от стула, кусок арматуры, согнутый пополам знак «ПАРКОВКА ЗАПРЕЩЕНА» и металлический прут, на конце которого когда-то, возможно, крепилось велосипедное сиденье. Они глядят на меня. Они смотрят на меня и держат эти штуковины на изготовку, словно оружие.

Я кричу на них, спрашиваю, что они, черт возьми, творят? Они собирались избить маленького мальчика, который еще ничего не понимает, а теперь вместо него побьют меня? Они не реагируют. Я теряю над собой контроль, выкрикиваю те ужасные и несправедливые оскорбления, которыми осыпали их некоторые из нас, а также те, которые, как мне известно, им приходится выслушивать в их школе для богатых; я стараюсь все им высказать. А потом слышу, как откуда ни возьмись, из-под мешков мусора позади меня что-то появляется. Оно разбрасывает мешки и переворачивает один из мусорных баков, и оттуда мне на кроссовки вытекает какая-то вонючая жижа. Создание выше меня, намного выше, на мгновение оно кажется мне похожим на человека, а потом сходство пропадает, и движется оно как в фильме, часть кадров у которого пропала, оно вроде как белое, но потом становится темным, у него то две руки, то через миг – много, а потом – ни одной, оно то растет, то уменьшается в размерах, то растягивается, то сжимается. И оно приближается ко мне. Я оборачиваюсь, и члены Общества начинают наступать на меня, а я весь дрожу, ноги не слушаются, я сгибаюсь пополам, как робот, у которого сели батарейки, и одно из моих колен опускается на влажный асфальт. Члены Общества поднимают свое оружие над головами и над моей головой тоже, замахиваются изо всех сил, но вдруг проходят мимо меня и нападают на монстра, яростно размахивая оружием. Я отползаю в сторону, но недалеко, сижу на заднице, как тот маленький мальчик, и наблюдаю. Сначала я думаю, что мне удалось переубедить членов Общества, показать, насколько они были неправы; да, я их переубедил, и теперь все закончится. Но пока я смотрю, как они колотят эту тварь, словно хотят разбить ее, как пиньяту, и в ней уже появились отверстия, из которых течет кровь; как они потом роняют свое оружие и продолжают бить монстра голыми руками, как ломают его конечности о колено, как пальцами протыкают и рвут его шкуру, его кожу, и слушаю, какие ужасные звуки издает создание – я услышал бы их, даже если бы у меня не было ушей… и я понимаю, что все это происходит не из-за того, что я сказал или сделал; нет, это случается каждый раз, когда они заманивают кого-нибудь в переулок к монстру. Они поступают так каждый раз.

Я кричу и ничего не могу поделать, потому что они не остановятся, а монстр выглядит как игрушка, которую всю искрутили и изогнули в разные стороны, он дергается и отчаянно пытается вернуть себе прежний облик, и это самое ужасное, что мне приходилось видеть. Избиение продолжается час, но они не убивают его. Я все еще слышу, как он дышит.

Наконец, члены Общества останавливаются. Они останавливаются и медленно с трудом уходят из переулка, не сказав ни слова ни мне, ни друг другу. Монстр все еще лежит там. Он стал меньше, чем прежде. А может быть, он всегда был таким, а то, каким я его запомнил, было всего лишь каким-то трюком? Я