здесь. Мы с тобой нашли друг друга в лабиринте времен и пространств. Ведь это настоящее чудо, а значит, могут случиться и другие.

25. БЫЛ БЫ МИЛЫЙ ПО ДУШЕ, ПРОЖИВЕМ И В ШАЛАШЕ

Заречье гудело. Слухи вились над деревней, как ласточки перед дождем. История побега Дианы и Никиты обрастала новыми невероятными подробностями и сплетнями. На одном краю деревни рассказывали, что Морозов держал дочку под замком и Никита устроил ей побег, на другом утверждали, что Диана была беременна, и разъяренный отец сам выгнал ее из дома. Многие считали, что и без Данилы здесь не обошлось — то ли Диана в последний момент предпочла ему другого, то ли, наоборот, сам кузнец дал отставку бедной девушке, и она от отчаяния бросилась в объятия младшего Федотова, который предложил ей бежать, руководствуясь принципом "с глаз долой — из сердца вон". Также упоминались в разном контексте многомиллионные состояния беглецов, то ли похищенные ими, то ли потерянные по случаю экстренного лишения их наследства. Обсуждались и реакции отцов, от готовности принять и простить блудных отпрысков в случае добровольного возвращения до страшных угроз: Диану обрекали работать дояркой на ферме до самой пенсии, а Никите грозила немедленная женитьба на какой-то Надьке Рябой из соседней деревни, которая только и ждет, как бы поскорее заключить молодого супруга в ежовые рукавицы.

Устав выслушивать версии происшедшего, которые с восторгом пересказывала Зинаида, носившаяся по селу со скоростью неплохого вай-фая, к вечеру я сбежала из дома на конюшню. Там, по крайней мере, ни с кем не надо было разговаривать. Кальдерика приветствовала меня тихим ржанием. Я гладила ее по бархатной морде, а она все вытягивала шею, выглядывая хозяйку.

— Прости, ей пришлось тебя оставить, — прошептала я ей на ухо. Кобыла насмешливо фыркнула. Не поверила. Подумать только, а ведь Диана могла на самом деле подарить ее мне. И у меня была бы своя собственная лошадь. Своя настоящая чудесная лошадь. Похоже, этот мир просто издевается надо мной, наглядно демонстрируя, как могли бы реализоваться мои самые заветные мечты. Посмотрела? А теперь вон отсюда!

В пестром ворохе сплетен, который вывалила на меня за сегодняшний день Зинаида, было кое-что достоверное: Федотов вместе с Морозовым еще до полудня уехали из Заречья, причем вместе с Данилой (что еще больше уверило общество в его причастности к любовному треугольнику). Чтобы окончательно добить себя, я заглянула в безнадежно пустую кузницу.

Вошла, огляделась. Все то, что было живым и горячим, когда здесь работал Данила, теперь казалось мертвым и холодным. Именно кузнец давал силу этому месту, лишь при нем просыпались духи могучих предков и являлись удивительные видения-наваждения. Без него кузница выглядела заброшенной, а по углам таились черные, как сажа, тени. Холодок пробежал по спине, и я поспешила наружу.

Сумерки тем временем сгустились. Хотя ночи все еще притворялись белыми, в неопределенное время после полуночи вдруг серым волком выскакивала тьма. Она длилась не больше часа, быстро теряя свою силу со спешащим рассветом, но успевала напомнить о ноябрьском беспросветном мраке, в который так трудно верится в середине лета. Осенняя тоска нашла живой отклик в моих расстроенных чувствах и решила остаться со мной навсегда.

Я понуро поднялась по тропинке, ведущей к дому бабки Насти, и увидела, что в окошке светится огонек. То ли лампадка под иконами теплилась, то ли старая травница готовила под покровом ночи особые зелья. Зайти я не решилась. Но идти домой по темноте, чтобы потом ворочаться без сна в жаркой и душной тесноте кладовки, растравливая душевные раны, показалось мне непосильной задачей. Взгляд упал на прислоненную к чердачному оконцу лестницу. Насколько помню, на чердаке было довольно уютно.

Я осторожно вскарабкалась по перекладинам к чернеющему проему, ухитрилась залезть в него, едва не уронив лестницу. Смело шагнула в темноту чердака, стукнулась головой о скат крыши, пригнулась, зацепилась ногой за какую-то перекладину и рухнула в кипу пахучего сена и чьи-то теплые объятия.

К объятиям добавился поцелуй, да такой, что дух перехватило, а когда он закончился, я смогла лишь вопросительно пролепетать:

— Данила?

В темноте послышался тихий смех.

— Ты всегда сначала целуешься, а потом спрашиваешь, кто это?

— А ты, между прочим, вообще не спрашиваешь! — возмутилась я.

— А я тебя узнал.

— И как же?

— Кто еще может блуждать ночью, запутавшись в мыслях о чужих дорогах и параллельных мирах, — вздохнул кузнец.

Глаза постепенно привыкали к темноте, и я различила отражение своих сожалений на его лице.

— Данила… Ты ведь все понимаешь…

— Мы оба все понимаем, — кивнул он.

— Нам надо держаться друг от друга подальше, — горько проговорила я.

— Определенно так будет лучше для нас обоих, — подтвердил он.

То, что произошло потом, противоречило логике и здравому смыслу, особенно учитывая наше единодушие в предыдущем вопросе. А хотя, кого я обманываю, все было абсолютно предсказуемо (но от этого не менее восхитительно). Ибо можно сколько угодно рассуждать о непреодолимых сложностях, принимать в высшей степени разумные решения и быть твердо уверенным в их непоколебимости, но тело, как правило, стремится туда же, куда и сердце — поближе к любимому.

* * *

Я проснулась от того, что меня колола соломинка. Вернее, меня кололи тысячи соломинок — обратная сторона романтики ночи, проведенной на сеновале. Тонкая ткань ветхих одеял ничуть не спасала от их всепроникающих уколов. Все же хорошо, что они меня разбудили — надо бы пораньше вернуться домой, не вызывая ничьих подозрений. Я мысленно поздравила себя — вот оно, деревенская жизнь накладывает свой отпечаток. Мне стало не все равно "а что люди подумают". Не то, чтобы меня сильно заботило мнение односельчан о моих моральных устоях, но и афишировать тот факт, что я провела ночь с кузнецом, почему-то не хотелось. Тем более, что в случае Зинаиды одними думами дело не ограничится, сплетни о нас с Данилой переплетутся с историей побега Дианы и Никиты, и боюсь даже представить, как на столь плодородной почве разрастется буйная фантазия деревенских кумушек. Я принялась осторожно, но решительно выпутываться из одеял, сена и Данилиных объятий. Хорошо еще, что одежду долго искать не пришлось.