счастья к несчастью), а развязкой ту, которая продолжается от начала этого перехода до конца…» (Аристотель); перелом в сегодняшней истории наступил с предложения выпить, а развязки не будет никогда, даже через тридцать лет.

Ведь даже через тридцать лет я об этой развязке – ничего (почти) не ведаю.

– Это чистый спит, – сказала она. – Его можно и нужно пить. Если ты мужчина.

Он (к стыду своему признаюсь) в те годы не ещё читал Мастера (такое тогда часто оказывалось: книгу было не достать) и никогда (тогда) не понял бы, что Маргарита выступила в роли Бегемота.

Впрочем, желая стать его наставником и (одновременно) сближаясь с ним посредством плотских утех (так сказать, но – ничего утешительного в них он для себя не нашёл), она неизбежно сыграла роль мелкого демона-искусителя.

Его счастье: он не понял, что его искушают, и что он искусился.

Её счастье: она не поняла, что сотворила чёртову мерзость.

Ведь могло оказаться и так, что в этом мире наказуема невинность, а невежество – хранимо судьбой; впрочем, это об одиночестве, а пока я признаюсь: текст, что о цветущей пустоте – окончание, вот его начало:

Ненавидят и любят, но ради себя. На роду не написано быть мне любимым Бескорыстной любовью или быть бесконечно гонимым Скакунов поголовьем по степному простору травы… А потом с поколением ранним и очень ранимым У костров на глотки поделить родники человечьей молвы.

– Значит, не будешь, – сказала она.

– Не буду, – сказал он.

Это они (само собой) – о «выпить». Ненавидят и любят, но ради себя. Но (ради себя) – ничего не будет. Потому вообще – ничего не будет. Это и есть ад. Даже в Царстве Божьем нет других преисподних.

Она выпила из фляжки. Совсем не чуть-чуть. Поперхнулась. Он смотрел. Это очень напоминало их вчерашнюю плотскую любовь.

– Мы обычно ещё костры разводим, – сказала она. – Но сегодня не стоит.

– Правильно, – подумал он.

Она почти услышала. Стало ещё холодней. И это было правильно. Окруживший их заиндевелый ад исполнял роль хора в трагедии. Ведь и хор является частью целого. Целым же для моих героев является не только их взаимное (весьма нелепое, хотя для них – в целом – игравшее в постановке роль положительную) невежество, но и скорая кончина их мира.

Хотя (для них) – тогдашний крах Царства Божьего СССР ещё немыслим.

Впрочем, я скажу ересь: оно (Царство Божье СССР) всё ещё незыблемо и для меня, то есть – и через тридцать лет.

«Итак, о всём прочем уже сказано; остаётся сказать о словесном выражении и области мыслей. Относящееся до последней должно заключаться в риторике, так как более относится к этой области знания. К области мысли относится всё то, что должно быть достигнуто словом. Сюда относятся: доказательство, опровержение, возбуждение душевных движений, например сострадания, страха, гнева и тому подобных, и сверх того возвеличение или умаление.» (Аристотель)

Ну вот, мы и подобрались к главному в любой преисподней: возвеличению. Даже и ничтожного атома: покуда человек есть мелкий атом – почти что адом будут друг для друга; и в чём тогда спасение – только через Воскресение Среды; но – какое Воскресение в аду? Для начала надо из ада (распада Царства Божьего СССР) – выйти…

Он смотрел в (свою) стужу. Она смотрела в стужу (свою же); что видела геологиня – не знаю, а вот мог ли он увидеть в этой преисподней мою Марию На-Заре? И кто она есть, ипостасью кого может она оказаться?

Она появляется в рассказе Анахорет (части этой истории). Так же она присутствует в романе Среда Воскресения. Везде она – то оказывается едина (во плоти и в сущности) с какой-то юной и прекрасной особой, то предъявляет себя как некую антитезу Великой Блуднице, то едва ли не возвышающейся до облика Царицы Небесной…

Потому: забудем о мастере (он ещё не мастер) и геологине Маргарите. Подумаем о том, как нам с вами из преисподней выбраться…

Нам («фомам неверующим») – которым нужно нечто ощутительное…

Нам («фомам неверущим») – почти что фантомами ставшим для настоящей реальности: Царства Божьего СССР…

Замечу: как раз сейчас (в их «сейчас») – Царство Божье СССР существует! Маргарите и ангелу надо всего лишь вернуться в Ленинград! Который (ещё) – совсем не Санкт-Ленинград всей этой правдивой истории.

Так вот зачем мне Маия На-Заре. Которая выходила из пены морей на берегу Русского мира (ad marginem нынешнего бытия великой и одинокой России); там были лето и Лета – здесь лес и стужа неверия.

Так вот зачем она была мне не-обходима: чтобы вывести тогдашнего (меня) – из преисподней зимнего леса. Чтобы вывести (нас всех) – из надуманной преисподней распада Царства Божьего СССР…

Согласитесь: под покровом Богородицы находится моя Россия, весь мой Русский мир… И всё же: что такое – «вывести из ада»?

Вот что доступно человеческому толкованию.

Господь, после крестной смерти своей, одновременно находился в нескольких «местах»: во гробе Господнем, одесную Отца и (как усопший человек) в иудейском шеоле (аду) – только как усопший человек Он и мог оказаться в этом надуманном пространстве мыслеформ, где нет и не может быть ни богов, ни героев, ни демонов…

Далее: во Гробе Своём – Он Воскресает. Одесную Отца – Он пребывает. А из Преисподней (иудейского шеола) – Он выводит всех праведников! Это вещи очевидные (в невидимом): как нам (ощутительно, аки фомам неверующим) убедиться в осуществлении ожидаемого?

В том, что после Успения Богородицы – стало возможно спасение человечества русскими. Вы скажете, что во времена Богородицы русских не было? Русский здесь понимается всечеловеком: Такие «русские» люди были всегда.

«Те, которые жили согласно со Словом (Логосом), суть христиане, хотя бы считались за безбожников: таковы между эллинами – Сократ и Гераклит и им подобные.» (Мученик Иустин Философ)

Итак, моя Мария