ему что-то более-менее реалистичное наплести. Вот с Софией было легко и просто: ей сказал, она приняла услышанное как данность и тут же об этом забыла, потому как ей на мои проблемы плевать. Этот же молодой человек из совсем другого теста, он из тех, кто любит четкость и ясность во всем. Плюс все, что увидит он, уже сегодня узнает мой отец.

Я перебрал в голове десятки вариантов, от мистически-экстрасенсорных до откровенно бредовых, но так ни на одном из них и не остановился. Последний, с привкусом восточного гипнотизма, пришел мне на ум буквально перед тем, как лязгнули замки на двери, ведущей в то самое хранилище, где лежали вещи местных сиделиц.

— Нам сюда, — сообщил молоденький прапорщик, которого нам придали в качестве сопровождающего, огибая огромный стеллаж, заставленный одинаковыми ящиками. — Вот на этой полке то, что вам нужно, лежит. А это на самом деле прямо дорогая вещь? Я когда ее фотографировал, подумал, что так, бижутерия.

— Не знаю, — уклончиво ответил я, беря коробку, на которую юноша указал, в руки. — Сейчас поглядим. Да, мужики, тут такое дело… Я могу ненадолго отключиться, так вы не пугайтесь.

Прогнав в голове все варианты еще раз, я остановился на самом простом. На правде. Мне так и так придется после объяснять, что это было, отец не угомонится, так стоит ли врать? Мы впервые за долгое время по-человечески поговорили, чему оба, как мне думается, рады. Зачем же сюда вранье мешать? Оно может все испортить, а мне бы этого очень не хотелось.

— То есть отключиться? — уточнил Игорь.

— Что-то вроде обморока, — пояснил я, копаясь в коробке. Ага, вот и кулон в пакетике. Да, тот самый. — Не очень долгого, но довольно глубокого. Пугаться не надо, нашатырь под нос совать — тоже. Чуть-чуть подождите — и я сам к вам вернусь.

— Это как транс? — заинтересовался прапорщик. — Я про такое читал! Был один ювелир, вот он, когда к нему попадала старинная вещь…

— Погодите! — прервал его безопасник. — Валерий Анатольевич, мне бы хотелось подробнее узнать о том…

— Нет проблем. — Я вытряхнул кулон из пакета на ладонь и сжал его что есть сил. — Лови меня!

И следом за этим я скользнул в темноту, из которой секундой позже вывалился в подвал, мрак в котором разгоняла лишь пара факелов да уголья, тлеющие в массивной жаровне, стоящей рядом с устройством, в котором я опознал дыбу.

Место невеселое, но ничего другого ожидать и не стоило. Где еще застрять пани Катержине, как не там, где она любила проводить все свое свободное время?

— Ты зря пришел сюда, — певучим голосом сообщила мне обитательница подвала, буквально вынырнув из дальнего угла, до которого не добирались отблески света. — Тебе здесь не место.

— Как и тебе, — не сводя с нее глаз, ответил я. — Засиделась ты тут. Пора уходить.

— Мне нравится то, как я живу. И не тебе решать мою судьбу, гость.

— Но ты же ломаешь чужие судьбы? Раз за разом, одну за другой, век за веком. Да и не живешь ты, не лги себе. Ты отблеск былого, причем смрадный и лишний в этом мире. Уходи добром, Катержина. Твое время прошло.

Женщина приблизилась ко мне вплотную. Привлекательна «чешская чахтицкая пани», не отнять. Тонкие черты лица, безукоризненная фигура, все при всем. Повезло бургграфу, экую красавицу отхватил. Вот только глаза… Глянешь в них разок — и все очарование вмиг пропадет, столько в них безумия и жажды крови.

Эта добром не уйдет. Придется драться.

Катержина атаковала меня как змея, внезапно и жестко, ее крепкие ручки вцепились мне в горло, а милое личико осветила радостная улыбка.

И что они все стремятся меня именно задушить? Прямо бзик у них какой-то на этом.

— Умрешь, — прошипела она. — Здесь. Сегодня. Сейчас!

Вместо ответа я сильно ударил ее в живот, вот только толку от этого никакого не было, женщина даже не дернулась, только оскалилась да сильнее сжала пальцы, совсем перекрыв доступ кислорода мне в грудь.

В висках застучало, перед глазами поплыли разноцветные круги, вдобавок как-то сразу ослабли ноги, и я качнулся вперед, а после, вместе со вцепившейся в меня убийцей, рухнул, причем прямиком на жаровню, на покрытые сизовато-багровой золой угли.

Визг раздался такой, что я чуть не оглох, зато в тот же миг смог вдохнуть воздух. Руки Катержины разжались, а сама она, сквернословя, покатилась по полу. Кулак мой ей вреда не нанес, плевать она на него хотела, а вот огонь — наоборот. Тлело не только ее изящное платье, но и тело, оно покрылось черно-рваными язвами в тех местах, где его коснулись угли.

— Не любишь горяченькое! — Злорадно оскалился я. — Вот и славно!

Катержина тем временем перестала орать, перевернулась на живот, а после вскочила на ноги, правда, уже не так резво, как вначале. Ее лицо потеряло недавнюю привлекательность, превратившись в уродливую восковую маску.

— Ну что, попляшем? — спросил я у противницы, после скакнул к стене, выдрал из подставки один факел и выставил его перед собой. — Не нравится, когда тебя живой огонь пожирает? Вижу, не нравится!

Женщина заворчала что-то неразборчивое, ссутулилась и, меленько перебирая ногами, двинулась по кругу, норовя зайти мне за спину. Само собой, я такую возможность ей предоставлять не желал, потому и сам стал повторять ее движения, время от времени тыкая факелом в ее направлении.

Этот хоровод мы водили минуты три, потом терпение Катержины вышло, она присела, припав к полу, а следом за тем резко, как пружина, прыгнула снизу вверх, сумев поднырнуть под ту руку, что сжимала факел, и вцепилась зубами в мой живот. Это было очень неожиданно и очень больно, я даже вскрикнул, но следом за этим сразу же прижал факел к ее спине, с удовольствием наблюдая за тем, как пламя лизнуло ее кожу.

Вонь пошла жуткая, меня чуть не стошнило, но самое главное — то, что чертова пиявка с воплем отлепилась от моей плоти и отскочила в сторону, дергаясь, как будто при экзотическом заболевании «Пляска святого Витта».

Ждать, пока эта пакость придет в себя, я не стал, рассудив, что здесь и сейчас любое промедление точно работает против меня, потому шустро рванулся к Катержине, вцепился в чуть подпаленные белокурые волосы, подсек ей ноги, подтащил к жаровне и ткнул лицом в угли.

Ох, как она орала и шипела, как дергалась и вырывалась! В один момент мне показалось, что все, что еще чуть-чуть — и я ее не удержу.

А потом все вдруг кончилось, тело