1990 году. Советское руководство в действительности проявило чрезвычайное терпение и сдержанность в течение восьми месяцев кризиса, поскольку насильственное решение было бы нерациональным с их имперской точки зрения уже в марте, после отмены цензуры в Чехословакии. С этого момента оставалось мало надежды на то, что местное руководство сможет загнать джинна демократии обратно в бутылку. Однако, извлекая уроки из своей роковой ошибки, когда они слишком рано вмешались в ситуацию в Будапеште, в самом начале венгерской революции 1956 года, они теперь пытались найти политическое решение для восстановления порядка в соответствии с кремлевскими нормами, только местными силами, и таким образом избежать советского военного вмешательства. Так, во время чехословацкого кризиса на первом этапе это означало убедить руководство Дубчека осознать пределы терпимости Москвы, а затем надеяться на то, что восстановление будет осуществляться "здоровыми силами" по советской линии. В конце концов, однако, у них не осталось другого выхода, кроме как использовать доктрину Брежнева и остановить опасный процесс политических преобразований военным вторжением.

Следовательно, вопрос о возможном альтернативном ходе истории заключается не в том, могла ли Пражская весна сохраниться при других обстоятельствах, а в следующем: если Янош Кадар, самый ненавистный человек сразу после кровавого подавления революции 1956 года в Венгрии, смог разработать довольно либеральную версию коммунистической диктатуры, которая могла вызвать даже относительную популярность в обществе и которую к тому же все это время терпели Советы, то почему та же модель не могла быть применена к Чехословакии Густава Гусака?

Широкая общественность как внутри страны, так и за рубежом справедливо подняла вопрос, который актуален и сегодня: что было бы, если бы Венгрия не присоединилась к коалиции вторжения? С моральной точки зрения этот политический шаг имел неисчислимые последствия. Хотя все знали, в том числе и жители Чехословакии, что это решение не было добровольным со стороны законного венгерского правительства, грехопадение было очевидным. Участие Венгрии в оккупации Чехословакии было серьезным историческим преступлением, которое нельзя исправить никакими последующими извинениями. Более того, одна из стран-членов советского блока, Румыния, не приняла участия во вторжении - хотя, правда, ее туда и не приглашали. Более того, Чаушеску открыто осудил эту акцию, но для Румынии она не имела никаких ощутимых негативных последствий. Действительно, венгерское руководство также могло принять решение не участвовать во вторжении, несмотря на советское давление. Сегодня мы также знаем, что, несмотря на первоначальные планы, армия ГДР не участвовала в интервенции не потому, что Ульбрихт не хотел этого, а, наоборот, по просьбе сотрудничавших чехословацких лидеров, которые напомнили Советам об исторических прецедентах, так что советские лидеры в последний момент отозвали разрешение на участие Восточной Германии. Однако в социалистической пропаганде весь Варшавский договор, с ГДР во главе, с гордостью заявлял на протяжении десятилетий, что войска ГДР также были там. Поскольку отсутствие Румынии было очевидным фактом, отрицательное решение Кадара об участии автоматически поставило бы его в один лагерь с Чаушеску. Это не было бы привлекательной альтернативой не только потому, что Кадар был в плохих отношениях с румынским лидером, но и потому, что главный принцип венгерской внешней политики полностью противоречил румынской. В своей "девиантной" политике румыны стремились к максимально возможной публичности в каждом случае, поэтому им удавалось "продать" Западу больше отклонений, чем было на самом деле. Однако для Кадара самым важным критерием была предсказуемость и надежное партнерство в международных отношениях - как с Востоком, так и с Западом. Этот доверительный статус, который Кадар создавал с 1956 года, оказался бы под серьезной угрозой, если бы Венгрия отказалась от участия во вторжении. Он боялся, что потеря доверия советского руководства окажет сильное негативное влияние на политическое и экономическое развитие Венгрии. Первой жертвой стали бы проводимые в то время экономические реформы, которые спустя несколько лет все же вызвали неодобрение Москвы и, как следствие, были существенно сдержаны. Смещение Кадара также могло быть логичным вариантом, поскольку Дубчек был заменен по советскому убеждению в апреле 1969 года, Ульбрихт - в мае 1971 года, а Станислав Каня - десятилетие спустя, в октябре 1981 года, за гораздо меньшие отклонения, тогда как Гомулка был вынужден уйти в отставку, прежде всего по внутренним причинам, в декабре 1970 года.

В целом можно сказать, что Кадар, возможно, и попытался бы удержаться от вторжения, но он как лидер, по своей психической конституции, не подходил для столь радикального шага против Советского Союза. Если бы он это сделал, то, вероятно, Венгрия не смогла бы добиться той относительной независимости, которую венгерским лидерам удалось обеспечить в 1970-1980-х годах в советском лагере, причем именно на основе надежности. Другими словами, Венгрия, "самый счастливый барак в советском лагере", была бы менее счастливой и отнюдь не самой счастливой. Скорее всего, Венгрия оказалась бы на политической линии "ни рыба, ни мясо", что было бы похоже на период "нормализации" в Чехословакии. Таким образом, в моральном смысле Венгрия заплатила высокую цену за вторжение, но в материальном смысле она, вероятно, оказалась в лучшем положении.

 

Глава 8. Германский вопрос и процесс СБСЕ

Координация внешней политики и борьба лобби в советском блоке, 1964-1975 гг.

Проблема европейской безопасности

Результаты новых исследований истории холодной войны, развернувшихся после архивных революций в Восточно-Центральной Европе в период после 1989 года, все более ясно показывают, что ключевой задачей советской Westpolitik уже с середины 1960-х годов было создание европейской безопасности в соответствии с интересами советского блока. Это означало прежде всего урегулирование международной ситуации, сложившейся после Второй мировой войны, то есть закрепление европейского статус-кво, установленного в 1945 году, по окончании войны. В центре проблемы стоял германский вопрос, и среди задач, которые предстояло решить, были такие непреодолимые проблемы, как признание границы по Одеру и Нейсе и ГДР, статус Западного Берлина, отношения между двумя германскими государствами и установление дипломатических отношений с ФРГ со стороны государств советского блока.

Как уже говорилось в главе 3, советские лидеры предложили создать систему коллективной европейской безопасности еще в 1954 году. Хотя западные державы отвергли советскую инициативу, которую они сочли пропагандистской уловкой, Москва не отказалась от этой идеи в долгосрочной перспективе. Однако период после создания Варшавского договора в мае 1955 года был полон бурных событий в мировой политике, которые не способствовали подобным начинаниям. Тем не менее, в 1959 году по инициативе руководства ГДР был создан "Постоянный комитет по изучению вопросов европейской безопасности" с участием соответствующих академических институтов СССР, ГДР, Чехословакии и Польши. Комитет организовал конференции в Праге в 1961 году и в Восточном Берлине в 1964 и 1965 годах. Венгрия присоединилась к комитету в сентябре