Экономический подъем на феодальной основе не мог быть ни слишком длительным, ни очень масштабным. Земля обрабатывалась примитивным крестьянским инвентарем и, при всем своем плодородии, давала скудные урожаи. Уже в 1840-е годы освоение новых площадей под запашку прекратилось за отсутствием таковых, в 1860-е крестьянство билось уже в тисках малоземелья.

Деревня продолжала жить в узком мирке натурального хозяйства. Не мог похвастаться особым прогрессом и город. Дороги пребывали в запущенном состоянии. Банков не существовало, кредитная система отсутствовала, на рынке имели хождение 70 видов монет, о введении в княжествах своих денег Высокая Порта не желала и слышать. В 1842 году Стамбул и Петербург сместили с валашского престола А. Д. Стурдзу за его излишнюю самостоятельность. Его сменил Георге Бибеску. Вместо прежних похвал в адрес Органических регламентов теперь сыпались проклятия. Осененный ими феодальный строй вступил в полосу кризиса. Возмущение вызывали такие привилегии бояр, как освобождение от налогов и право учреждать предприятия, не платя за патент. Утопичной оказалась надежда на проведение буржуазных по характеру реформ руками феодалов – крупных бояр. Засуха 1847 года обострила народные бедствия до предела. А на пороге стоял грозный 1848 год.

* * *

В Сербии Уайт-холл бросил открытый вызов Зимнему дворцу, учредив в 1837 году, ко всеобщему изумлению, консульство в Белграде явно в пику России, которая таким учреждением еще не обзавелась и вела сношения с сербами через консульство в Оршове на австрийской территории. Дотошные исследователи подсчитали, что за первую треть XIX века обитаемую сербами территорию посетили десять англичан, из них шестеро путешествовали по Дунаю и лишь полюбовались живописными берегами. Официальный мотив открытия – необходимость защиты интересов подданных британской короны – звучал фальшиво по причине отсутствия таковых. Как и торговли. Назначенному на должность полковнику Д. Ходжесу вменялось в обязанность заниматься делами «скорее политического, нежели коммерческого свойства». И, главное, внимательно следить за российским стремлением «увеличить политическое влияние своего правительства, будь то в Сербии или в окружающих районах»[490]. Еще откровеннее объяснялся Г. Д. Пальмерстон в письме к послу в Вене сэру Ф. Лему: Сербия должна служить барьером на пути российского продвижения на Балканы и в дальнейшем превратиться в рынок для британских товаров.

Ходжес сразу же столкнулся с трудностями: в Сербии, докладывал он, «все влиятельные лица питают сильнейшую склонность к России». Эти чувства разделяют церковнослужители и молодые офицеры. Надо было найти какую-то точку опоры для осуществления поставленной задачи. Консул сделал ставку на князя Милоша Обреновича, и не ошибся, – тот легко пошел на тесный контакт с британцем. Милош тяготился российской опекой и стремился противопоставить Петербургу другую силу. В Северной столице, в свою очередь, разочаровались в Милоше. Его стремление управлять страной, не отягощая себя законами и необходимостью советоваться с кем-либо, вызывало протесты со стороны поднимавшейся торговой и сельской буржуазии. Оппозиция самовластному князю росла, охватив и многих его соратников по восстанию 1815 года. В Зимнем дворце коварному Милошу не доверяли и сознавали, что в Сербии назрела пора проведения определенных реформ. Отсюда – крен в сторону уставобранителей, в то время как либеральная Англия опиралась на своего рода патриархального деспота.

Во время первой же встречи с Ходжесом князь выразил пожелание отдаться под покровительство «Англии и ее друзей» с целью защиты от «агрессивных» поползновений России. Возникла ситуация, о которой видные английские историки пишут с чувством неловкости: «В Сербии Британия поддерживала автократический режим, а Россия – разновидность конституционализма»[491]. Ретивость Ходжеса вызывала недоумение в среде британских дипломатов. Посол в Вене Ф. Лем предостерегал Пальмерстона: «Полковник Ходжес представляется мне слишком деятельным политиком. Вам лучше призвать его к спокойствию». Лондону следует действовать через Вену, укреплять ее позиции в княжестве в противовес российским. На большее Англия не способна[492].

Но Пам шел напролом. С его санкции Ходжес отправился в Стамбул – побуждать Порту к умеренным уступкам. В 1838 году последовало принятие устава, прозванного в Сербии турецким, предусматривавшим защиту прав человека и собственности, отменявшим кулук (барщину). Совет при князе наделялся значительными полномочиями, он вырабатывал законы, которые не должны были нарушать права «Высокой Порты, под властью которой страна состоит», утверждал решения князя и собирал налоги[493]. Членов совета назначал князь из лиц, известных в стране своею честностью и способностями. Они могли смещаться лишь с султанского согласия. Большинство в нем завоевали уставобранители, что крайне огорчило Ходжеса.

Однако позиции России в княжестве были прочными, одолеть их наскоком не получилось. Посол лорд Д. Понсонби писал главе Форин-офис: «Думаю, меня побьют, ибо Порта не знает, насколько она может рассчитывать на британское правительство и не пожелает оспаривать волю России»[494]. И Пальмерстон забил отбой: «Всем очевидно, что географическое положение Сербии дозволяет Великобритании оказать активную и эффективную помощь его светлости (Милошу – Лет) лишь путем объявления войны России. Не следует, однако, ожидать, что Англия ввяжется в войну с Россией только по вопросу о Сербии»[495]. Лондон оставил своего протеже на произвол судьбы, в данном случае представленной уставобранителями и поддерживавшей их Россией.

Жить в Белграде Ходжесу стало неуютно и даже небезопасно. В апреле 1839 года полковник покинул сербскую столицу. Вскоре его примеру последовал Милош, прибавив к своему титулу досадную приставку экс. В 1842 году уставобранители свергли с престола его сына Михаила, трон занял близкий им Александр Карагеоргиевич.

Самое знаменательное событие 1840-х годов – план объединения югославянских земель под эгидой Сербии, известный как «Начертание», И. Гарашанина (1844 год). Автор рассчитывал осуществить этот замысел не путем народного восстания, а с помощью дипломатических акций и войны. Он взял за основу записку чеха Ф. Заха, близкого к польской эмиграции, который возлагал при этом, без каких-либо оснований, особые надежды на поддержку Англии и Франции. Гарашанин придерживался той же ориентации, но все же счел нужным упомянуть в «Начертании» о России и включил в текст следующий абзац: «Сербия ни с кем не могла бы так легко добиться своей цели, как при содействии России. Но это возможно только тогда, когда она (Россия. – Авт.) совершенно и полностью приняла бы условия Сербии»[496]. Населенные сербами австрийские земли в «Начертании» не фигурировали, Гарашанин считал их вовлечение в процесс объединения выходящим за рамки возможного.

Сербия брала на себя роль лидера в балканском национальном движении.

* * *

В Греции существовали три «партии», английская, французская и русская, со сталкивавшимися интересами, много кланов вокруг известных политических деятелей, но социум объединяла ненависть к баварскому правлению, которое после того, как с арены сошло