— Встречаться со мной раз в месяц и обедать. Вы невозражаете против такого предложения?

— Против такого не возражаю, — усмехнулся Кемаль, — а длячего вам мое согласие? Я все — таки не понимаю, чего вы добиваетесь?

— Выяснить, настоящий ли вы Кемаль Аслан. Родившийся вФиладельфии и выросший в таком странном болгарском городке Елин-Пелин.

— Можете не проверять. Я и есть тот самый Кемаль Аслан.

— Этого я вам не обещаю. Проверять будем все равно.

— Ваше право, мистер Эшби.

Он поднялся со стула.

— Я вам больше не нужен?

— Нет, благодарю вас.

— До свидания, — Кемаль протянул руку Эшби.

Тот с удивлением посмотрел на стоявшего перед ним человека.Потом сказал словно бы про себя:

— А почему бы и нет. Вы, во всяком случае, были достойнымпротивником.

И протянул свою руку в ответ. Рукопожатие было сильным, дохруста костей. Оба профессионала смотрели друг другу в глаза. Эшби словно хотелсказать, что знает, кто именно стоит перед ним и кто скрывается под именем«Вакха». А Кемаль Аслан смотрел в глаза Эшби и словно говорил, да, япрофессионал, но постарайся доказать мне это в честном поединке, выиграй у меняпартию и тогда я признаю твое превосходство.

Пожав руку мистеру Эшби, Кемаль вышел из кабинета.

Его снова окружило журналисты. К нему протиснулся ТадаоИмацу.

— Хорошие новости, — сказал он, — на бирже наши акции пошливверх.

— Очень хорошо, — улыбнулся Кемаль, — у тебя есть ещекакие-нибудь новости?

— Есть, — почти закричал Имацу, такой стоял в коридоре шум,— у нас в компании появился солидный адвокат, который будет постоянно вестинаши дела.

— Хорошо, — кивнул в ответ Кемаль.

Полицейские расталкивали журналистов, давая ему проход.

— Вы подадите в суд на ФБР? — спросил кто-то.

— Нет, — улыбнулся Кемаль, — только что я узнал о повышениикотировок наших акций. Думаю, они сделали мне неплохую рекламу.

— Вы можете сказать что-нибудь по поводу предъявленных вамобвинений? Несколько слов?

— Полная чушь.

— Вы останетесь после этого в Америке или уедете в Турцию?

— Я американский гражданин.

Журналистов было человек тридцать и они бежали по коридоруза ним.

— Вы приняли извинения Кэвеноу?

— Конечно. Он профессионал, выполняющий свой долг. Жаль, чтоон ошибся. Америка нуждается в таких людях.

— Вам не кажется, что вы стали жертвой заговора?

— Нет, просто на этот раз ФБР и ЦРУ ошиблись. Это иногдабывает.

— Вы по-прежнему будете руководить своей компанией?

— Вы же сами сказали, что она моя компания, Почему ее долженвозглавлять кто-то другой?

— Спасибо, господа, — закричал Имацу, — прошу вас больше небеспокоить мистера Кемаля Аслана.

Они прошли ворота и вышли на улицу. У автомобилей стояли ещечеловек двадцать. Здесь же были адвокаты Кемаля.

— Вы видите рядом с Розенфельдом человека? Говорят, он одиниз лучших юрисконсультов, — зашептал Имацу, — вон он стоит в стороне.

Кемаль пригляделся к знакомой фигуре. И вдруг широкоулыбнулся. Новым юридическим советником и консультантом их фирмы стал взятыйИмацу на работу в отсутствии Кемаля мистер Питер Льюис, связной советскойразведки в Нью-Йорке.

Круг замкнулся. Он был победителем.

Он лежал так уже много дней и ночей. Тело привычно нешевелилось, мускулы были расслаблены, глаза закрыты, почти все обменныепроцессы замедлены. Он лежал между жизнью и смертью, с удивлением приподнимаясьиногда над собой и оглядывая это тяжелое немощное тело молодого человека,заросшее лицо, вытянутые руки. Ему казалось странным, что проходят годы, а онпо-прежнему остается в таком положении, не пытаясь выйти за оболочку своеготела. Где-то далеко в глубинах подсознания вспыхивал и тлел огонек разума,который не понимал, почему мозг не получает новой информации, почему он обреченна многолетнюю спячку, словно заколдованный.

У него давно ничего не болело, ничего не тревожило тлеющегоогонька разума, вспыхивающего в немощном теле. Иногда он с удивлениемобнаруживал какую-то энергию, вливаемую в его тело и это заставляло редкиеклетки, все еще способные на размножение и деление мучительно искать выхода впопытках воссоздать разум спящего существа.

Время от времени в палате рядом с ним появлялись какие-тоневедомые белые существа и громко говорили на уже забытых языках. Часто онпытался вспомнить, кем он был до того, как попал в эту палату, но мозг упорноотказывался воспроизводить события, предшествующие катастрофе. Словно магнитнаялента, затертая до основания, с которой удалена запись и которая способна лишьшипеть, обнаруживая помехи в собственном исполнении.

Очень часто он проваливался в спасительный сон и на долгиемесяцы отключался от всех проблем, не пытаясь больше осознать и понять, почемуон здесь и что заставляет проблески его разума пребывать в столь немощнойоболочке.

Десять лет назад он вдруг почувствовал, как этот огромныйстатичный мир его тела начинает меняться и его куда-то перевозят. Путешествиебыло долгим, он это почти бессознательно чувствовал. Но с тех пор больше ничегоне менялось и он по-прежнему пробуждался в своем замкнутом рамками егосломанного черепа мире.

И только теперь, спустя одиннадцать лет после последнегобольшого потрясения, он вдруг ощутил какое-то движение вокруг, словно застывшиймир начал стремительно меняться, дробиться на мелкие фрагменты, обретать некоеподобие утерянной прежде Вселенной.

— Мы держим его так уже одиннадцать лет, — раздраженноговорил высокий полный человек в белом халате. Никаких шансов на еговыздоровление нет. И не может быть. Он столько лет в коме. Мы его простомучаем. Нужно принимать решение, товарищ генерал.

— А если он вдруг когда-нибудь откроет глаза и проснется? —с сомнением спрашивал генерал. — Вы гарантируете, что он не проснется?

— В подобных случаях ничего нельзя говорить заранее, ноединственное, что мы можем для него сделать, это облегчить ему страдание. Послестоль многолетней комы люди никогда не приходили в себя. В лучшем случае, онбудет инвалидом. В худшем, к нему никогда не вернется сознание.

Тот, кого называли генералом, подошел ближе, внимательнопосмотрел на лицо и удивленно произнес:

— Похож.

— Что вы сказали? — не понял другой, очевидно, врач.