этому, специально в период смуты, присоединилось, как было уже упомянуто, (стр. 109) еще то обстоятельство, что агитаторы, занявшись широкой и нелегальной пропагандой внароде, пожелали отделаться от этих единственных русских глаз, видевших истинную картину того, что происходило в стране.

Побои, оскорбительные насмешки, выселение из края, охоту, как на диких зверей, все это должны были перенести русские коробейники в пределах своего отечества! За что? Бесчеловечную травлю пытались оправдать, между прочим, и тем, что коробейники суть «надежнейшее средство в руках русской власти для постепенного внедрения в Финляндии русской церкви и русской школы взамен лютеранской». Поэтому, — писали финляндцы в стокгольмской газете «Aftonbladet» (18 августа 1900 г.), — «никто не должен, ни при каких обстоятельствах, покупать у них что бы то ни было; никто не должен давать им ни крова, ни пищи... Их нужно гнать безжалостно от каждой двери... Не более милосердия, чем дикому зверю, должны мы оказывать этим людям»...

Видя подобные своеобразные проявления патриотизма своих соотечественников, местный житель — финн, иронизируя, писал: «Нам кричат: отечество находится в великой опасности. Надо его спасать! Какими средствами? Перестать танцевать, надо одеться в траур, необходимо отказывать русским коробейникам в ночлеге, разослать по краю неприличную рукописную песнь про генерал-губернатора», и т. д. Утверждают, — писала газета «Uusi Suometar», — что стоит народу выказать твердость, чиновникам — непоколебимость, новобранцам — непослушание и т. д. и власть признает необходимость уступить и восстановить прежний порядок.

Описанными выходками не ограничились протесты и манифестации. Как только генерал-губернатор подвергал кого-либо взысканию, то «пострадавшему» немедленно устраивалось чествование. Едва в Гельсингфорсе разнеслась, например, весть о каре, постигшей редакторов «Nya Pressen» и «Aftonposten» — этих столпов противоправительственной печати — как сейчас же явились члены певческого общества и устроили им серенаду с неизбежными «Бьернеборгским маршем», финляндским «гимном» и девятикратным, громким и обрывистым «ура». Затем следовали обеды «неустрашимым борцам», сочувственные письма, телеграммы и цветы «несчастным» собратьям, и пр. Один финляндец, — сообщал Н. И. Бобриков, — «до последнего времени был предметом издевательства», но «оппозиция русскому делу подняла его акции и он является в роли маленького апостола». Он раньше не только служил мишенью для нападок, но три раза привлекался к суду. Какой же он «поборник закона»? И тем не менее, после его удаления с должности, в его коляску бросали цветы с записками: «Господь благословит соблюдающего закон».

Одного английского вице-консула (Евг. Вольфа) уволили от должности за участие в агитации и другие вице-консулы, по подстрекательству печати, устроили стачку и подали просьбы об увольнении.

Тем временем массовый адрес был направлен в установленном порядке. 5 июня 1899 г. Государю Императору благоугодно было Собственноручно начертать: «Адрес оставляю без последствий. Ходатайство нахожу неуместным, так как Манифест 3 февраля касается общегосударственного, а не местного законодательства».

Через несколько дней (18 июня 1899 г.) последовал Высочайший рескрипт на имя генерал-губернатора, в котором сказано:

... «К прискорбию Моему, из речей ландмаршала и тальманов Я усматриваю, что земские чины не усвоили соображений общегосударственной пользы, коими необходимость этих мер (т. е. преобразование воинской повинности и обнародование Манифеста 3 февраля) обусловливается, и дозволили себе неуместные о них суждения. Поручаю вам объявить во всеобщее сведение, что суждения сии неправильны и не соответствуют установившемуся с начала нынешнего столетия положению дел, при коем Финляндия есть составная часть Государства Российского, с ним нераздельная.

«Я желаю также, чтобы финскому народу было известно, что. приняв при восшествии на престол священный долг пещись о благе всех народностей, Российской державе подвластных, Я признал за Благо сохранить за Финляндией особый строй внутреннего законодательства, дарованный ей Моими державными предками. В то же время, Я принял на Себя, как наследие прошлого, заботу об определении силой положительного закона отношений Великого Княжества к Российской Империи. В этих видах Мной утверждены основные положения 3 февраля сего года, определяющие правила об издании общегосударственных законов...»

Спокойное, милостивое и доброжелательное Царское слово не вразумило руководителей смуты. Неудача с депутациями и массовым адресом побудила агитаторов прибегнуть к новым способам противодействия мероприятиям объединительного характера. Высшего представителя русской власти в крае они пытались изводить разными демонстрациями, выходками, подметными письмами, грубыми карикатурами и угрозами. Каждый шаг правительства служил для них поводом к вызывающим выходкам; обыденные факты раздувались и им придавали характер демонстрации.

«Финляндцы ссылаются на свое уважение к закону, а это справедливо лишь в том случае, когда он говорит в их пользу», писал Н. И. Бобриков (20 окт. 1900 г.). Финляндцы усмотрели, что русская власть сделала отступление от их «основных законов» и нарушила некоторые местные постановления, а потому признали возможным и справедливым освободить себя от всяких требований и норм, обязательных для гражданина в благоустроенном обществе. Они отказались признать за манифестом 3-го февраля и новым уставом о воинской повинности «святость закона» и потому решились не исполнять их. Русская власть ограничила право сходок, вследствие тех злоупотреблений, кои были на них допущены; финляндцы, в обход запрещения, продолжали устраивать и явные, и тайные заседания. Свобода устройства лотерей была ограничена (постановлением 12 февр. 1900 г.); лотереи стали заменяться пакетными вечерами и «рыболовством». Новый закон обязали их, как русских подданных, употреблять в официальных случаях флаги русских цветов; они стали на местах гуляния выставлять одни голые шесты без флагов, пли же украшали место для празднества лентами. Закон запретил флаги негосударственных цветов, но не ленты. Цензура воспретила печатание несдержанной речи одного из вожаков беспорядка; газета «Nya Pressen» прибегла к обману и выпустила свой номер в двух видах: один без речи, а другой — с речью. Когда после «заговора чиновников» начались увольнения непослушных служащих, партия беспорядка выставила лозунгом: на места уволенных или ушедших чиновников не следует идти другим чиновникам. Террор в одно время был так серьезен, что финляндцы отказывались принимать должности по цензурному управлению. Один коронный ленсман, желавший остаться верным долгу, просил губернатора разрешить ему присылать секретные рапорты отдельно от остальной почты, лично на имя начальника губернии, чтобы, минуя губернскую канцелярию, они не могли дойти до агитаторов, которые мстили жестоким бойкотом. Перед тайными пропагандистами, удостоверял начальник края, «трепетали губернаторы, начальники главных управлений и, конечно, враждебный нам сенат.» (16 окт. 1899 г.).

Вводится в крае русская почтовая марка. Финляндия, потеряв свою почтовую марку, лишилась наиболее наглядного признака своей самостоятельности, а потому финляндцы пустили в ход всю свою изобретательность, чтобы обойти закон: письма отправлялись нефранкированными: выдумали особые траурные марки; на конвертах и почтовой бумаге печатали герб и другие государственные эмблемы края, а также географическую карту