явив небу серо-зеленую тыльную сторону. Теплый пурпурный свет отражался от ряски и падал на равнодушные лица бойцов Лэна.

– Сколько ряски! – воскликнул худощавый солдат, похожий на цаплю. – Как будто излучина укрыта конской шкурой.

– Вода в излучине совсем грязная.

– Говорят, если из нее напьешься, заразишься проказой.

– Неужто?

– Несколько лет назад тут утопили двух прокаженных, так у местных карпов после этого глаза загноились.

Похожий на цаплю солдат увяз в прибрежном иле и начал быстро перебирать ногами, но грязь с чавканьем налипала на японские сапоги с вывернутым наизнанку мехом на голенищах.

Отец вспомнил, как после того боя на Мошуйхэ солдаты Лэна стягивали с убитых японцев высокие сапоги, а потом плюхались на землю и выкидывали свои матерчатые туфли. Отцу переобувшиеся солдаты казались похожими на мулов и лошадей с новыми подковами, они шли, осторожно ступая, а на их лицах застыли страх и смущение от неожиданной удачи.

Солдаты Лэна деревянной доской отодвинули от берега плотную ряску, расчистив небольшой участок темно-зеленой, почти черной воды, но ряска тут же вернулась, желая заполнить пустое пространство, и при этом она издавала тягучие звуки, от которых отцу стало не по себе.

Бурая водяная змея высунула из ряски квадратную голову размером с грецкий орех, застыла на минуту, а затем показалась на поверхности целиком и начала быстро плавать, оставляя за собой извилистые росчерки, которые быстро исчезали. Потом она снова нырнула, и потревоженная ряска вскоре успокоилась.

Отец увидел, что все четверо солдат уставились на змею. Прибрежный ил уже доходил до щиколоток, но солдаты словно забыли, что надо шевелить ногами.

Когда змея исчезла, солдаты протяжно вздохнули. Тот, кто держал доску, снова принялся отодвигать ряску. Высокий худощавый солдат поднял конскую ногу и кинул в воду, отчего во все стороны разлетелись брызги, похожие на зеленые цветы.

– Поаккуратнее, мать твою, – заворчал солдат, державший в руках обоюдоострую секиру. Высокий прополоскал конскую ногу, заставив ряску расступиться.

– Да хватит уже, все равно варить будем.

Высокий бросил ногу на створку двери, и его товарищ начал рубить мясо на куски с глухим стуком, будто кто-то бил палкой по воде.

Промыв и порубив мясо, солдаты унесли его на створке двери, а потом кинули в большой котел. Под котлом плясали темно-красные языки пламени, похожие на перья петуха. Один из солдат подцепил штыком кусок конины и бросил в огонь, чтобы обжарить, отчего мясо запищало, как цикада.

В этот момент из-под навеса вышел аккуратно одетый командир Лэн с хлыстом в руке. Вместе со своими подчиненными он осмотрел несколько сотен винтовок и две груды гранат, отнятых у солдат Цзяогаоской части и «Железного братства». На лице Лэна застыла довольная усмешка. Он направился к пленникам, размахивая хлыстом. Отец слышал позади себя тяжелое дыхание и, даже не оборачиваясь, представил сердитое выражение лица дедушки. Уголки рта Лэна выгнулись наверх, от чего на щеках весело подрагивали морщинки, напоминавшие маленьких змеек.

– Ну что, командир Юй, знаешь уже, что я с тобой сделаю?

– Делай что хочешь, – буркнул дедушка.

– Ежели тебя убить, то жаль будет славного героя. А ежели оставить в живых, так ты ведь меня опять выкрадешь!

– Я и после смерти не успокоюсь.

Тут отец пнул ногой комок конского навоза, и тот приземлился на грудь Лэна. Лэн замахнулся было хлыстом, но потом передумал и рассмеялся:

– Я слышал, что у твоего ублюдка только одно яичко! Ну-ка, давайте ему и второе отрежем, чтобы поменьше тут ногами брыкался!

– Лао Лэн, он же ребенок, за все я один отвечаю!

– Ребенок? Да этот недоносок сущий волчонок!

Тут Мелконогий Цзян очнулся и поднялся, опираясь на руки.

Лэн хохотнул:

– Командир Цзян, а с тобой как поступить?

Мелконогий Цзян ответил:

– Пока единый фронт коммунистической партии и Гоминьдана не раскололся, ты не имеешь права меня убить!

– Да я тебя прихлопну, как муху!

Отец увидел, что на шее у Цзяна копошатся две сероватых вши, и Цзян пытался дотянуться до них подбородком. Отец вспомнил тот день, когда они выкрали Цзяна: его подчиненные тогда оголились по пояс и при солнечном свете ловили вшей.

– Если ты меня убьешь, тебе это с рук не сойдет. Нас, Восьмую армию, так просто не изничтожить. Наступит день, и народ поквитается с тобой за чудовищное убийство героев антияпонского сопротивления! – Все лицо Цзяна покрылось испариной.

– Ну, вы пока тут развлекайтесь. Я поем, а потом разберусь с вами.

Люди Лэна собрались вместе, чтобы поесть конины и выпить гаолянового вина.

Вдруг на земляном валу с северной стороны раздался выстрел, и в деревню прибежал часовой.

– Черти пришли! Черти пришли! – кричал он.

В лагере началась суматоха, солдаты наталкивались друг на друга, кругом были раскиданы остатки гаоляновой каши.

Лэн схватил часового за грудки и сердито спросил:

– Сколько их? Это настоящие японцы или марионетки?

– Вроде марионетки! У них форма желтая. Я как увидел, что там все желтое, так и бросился бежать в деревню.

– Марионетки? Разобьем этих псов! Командир Ци, быстро выведи людей на вал! – распорядился Лэн.

Солдаты с винтовками под мышками беспорядочной толпой помчались на вал, а Лэн отдал приказ двум своим бойцам с пистолетами-пулеметами:

– Присмотрите за ними, если что – стреляйте!

И в окружении нескольких охранников, пригнувшись, побежал к северной околице.

Минут через десять там открыли огонь – после нескольких разрозненных винтовочных выстрелов застрочил пулемет. Затем вместе с резким порывом ветра в деревню со свистом прилетел блестящий артиллерийский снаряд, который упал на земляной вал и взорвался. Осколки разлетелись во все стороны, впились в полуразрушенные стены, застряли в коре деревьев. Послышалось непонятное курлыканье на иностранном языке.

Это были не марионеточные войска, а самые настоящие японцы. Отряд Лэна изо всех сил оказывал им сопротивление на земляном валу, партиями спуская вниз раненых.

Через полчаса люди Лэна сдали вал и отступили за полуразрушенные дома, пытаясь сдержать японских чертей. Снаряды теперь долетали и до излучины. Пленники засуетились, начали топать ногами и громко ругаться:

– Развяжите нас, мать вашу! Развяжите нас!

Двое охранников с пистолетами-пулеметами беспомощно переглядывались, не зная, что делать.

Дедушка сказал:

– Если вас китайским хером заделали, то отпускайте нас, а если японским – пристрелите!

Тогда двое охранников взяли из груды оружия по сабле и перерубили веревки.

Восемьдесят с лишним человек как сумасшедшие бросились к куче винтовок и гранат, а потом, невзирая на затекшие руки и урчащие от голода животы, с дикими криками ринулись под пули, летевшие со стороны японцев.

Еще минут через десять за земляным валом взметнулись десятки столбов дыма. Это была первая партия гранат, которые швырнули солдаты Цзяогаоской части и члены «Железного братства».

Часть V

Странная смерть

1

Полные губы цвета пурпурно-красного винограда, какие бывают только у смуглых женщин, придавали моей второй бабушке Ласке безмерную привлекательность. История ее рождения и прошлое уже глубоко погребены под песком времени. Влажный желтый песок укрыл упругое и пышное юное тело, личико, налитое, как бобовый стручок, и синие глаза, что и после смерти не знали покоя, потушив гневный и неистовый, бунтарский взгляд, который Ласка бросала с вызовом на безобразный мир и с любовью – на мир прекрасный, взгляд, в котором через край переливались постыдные мысли. На самом деле вторую бабушку похоронили в родном черноземе. Ее пахнущее свежей кровью тело положили в гроб, сколоченный из тонких ивовых досок, покрытых неровным слоем коричнево-красного лака, который не мог скрыть ходов, проделанных личинками жука-усача. Однако картина, как ее темное блестящее тело поглощает золотистый песок, навеки запечатлелась на экране моего мозга, и это изображение никогда не потускнеет в моем сознании. Мне кажется, будто бы на залитом теплым красным светом скорбном песчаном берегу возвышается насыпь в виде человеческого тела. Изгибы фигуры второй бабушки плавны, ее груди стоят торчком, по неровному лбу сбегает тоненькой струйкой песок, чувственные губы выступают из-под золотого песка, словно бы призывают вольную душу,