кончились патроны, он схватил брошенную кем-то из марионеток винтовку и продолжил огонь.

Этот незначительный бой укрепил лидирующие позиции дедушки в «Железном братстве». Трагическая смерть нескольких десятков товарищей разоблачила несостоятельность колдовства Черного Ока. Члены братства не желали больше принимать участие в ежедневных обязательных церемониях, они хотели получить винтовки, поняв, что никакие колдовские фокусы не способны противостоять шквальному огню.

Отец и дедушка притворились, что вступают в ряды Цзяогаоской части, и посреди бела дня выкрали Мелконогого Цзяна, а потом, так же притворившись, что переметнулись на сторону Рябого Лэна, похитили среди бела дня самого Лэна.

Двух этих заложников они выменяли на огромное количество винтовок и боевых коней, и это помогло дедушке занять твердую позицию в знаменитом братстве. Черное Око стал лишним и только мешал им. Много раз Пятый Заваруха порывался избавиться от него, но дедушка его всегда останавливал.

После похищения заложников «Железное братство» стало самой могучей силой во всем дунбэйском Гаоми, а отряды Цзяна и Лэна бесследно сгинули. В Поднебесной настал мир. Тогда-то дедушка и начал потихоньку вынашивать замысел пышных бабушкиных похорон. За этим последовало выбивание денег, изымание чужого гроба и убийство, слава рода Юй цвела пышным цветом, но дедушка забыл прописные истины: солнце, побыв в зените, клонится к закату, а полная луна обязательно станет ущербной, налитый доверху сосуд непременно перевернется, а после расцвета наступает упадок. Грандиозные похороны стали очередной его серьезной ошибкой.

Снова из-за насыпи застрочили пулеметы. Дедушка на слух понял, что их осталось всего два, остальные наверняка взорваны гранатами Цзяогаоской части. Отбежавшие на сто с лишним метров от насыпи бойцы Цзяна и затесавшиеся в их ряды члены «Железного братства» были изрешечены пулеметными пулями, на их телах словно бы распускались пестрые цветы. Отряд снова оказался на открытой местности, где не было никаких укрытий. Люди Лэна вовсе не собирались покидать укрытие, они просто палили по противникам из двух пулеметов.

Дедушка увидел, что один из тех двух десятков солдат Цзяна, что рухнули на пологом склоне насыпи, весь окровавленный и худой, потихоньку приподнимается и с огромным трудом ползет в гору. Он двигался медленнее шелкопряда, медленнее улитки, медленнее дождевого червя. Казалось, его тело развалилось на несколько больших кусков, которые движутся отдельно друг от друга, и кровь била, словно вода из источника. Дедушка понял, что перед ним еще один герой, славный сын дунбэйского Гаоми. Взобравшись на середину насыпи, раненый солдат остановился. Дедушка увидел, как он с трудом повернулся на бок, достал из-за пояса окровавленную гранату, словно дитя из чрева, и зубами вытянул запал. Из гранаты с шипением повалил белый дым. Держа в зубах конец запала, солдат рухнул на едва различимую зеленую молодую траву. Темный ствол пулемета подпрыгивал над насыпью, выпуская струи порохового дыма, а на землю то и дело вылетали блестящие гильзы.

Дедушка пожалел, что был таким мягким и добрым. Когда он взял в заложники Рябого Лэна, то потребовал сто винтовок, пятьдесят пистолетов-пулеметов и пятьдесят лошадей. Изначально он хотел взять еще и восемь пулеметов, но то ли запамятовал, то ли решил тогда, что от пулеметов нет особого толку – много лет разбойники использовали только короткоствольное оружие. Включи он тогда пулеметы в цену выкупа, сегодня Рябой Лэн не смог бы так бесчинствовать.

Раненый солдат Цзяогаоской части коснулся головой зеленой травы и в тот же момент бросил гранату. За насыпью раздался еле слышный взрыв, пулемет взлетел вверх и рухнул на землю. Герой, метнувший гранату, лежал на пологом склоне без движения, лишь кровь текла, и то с трудом, медленно-медленно. Дедушка тяжело вздохнул.

Пулеметы Лэна были полностью уничтожены. Дедушка крикнул:

– Доугуань!

Отца придавило двумя тяжелыми трупами. Он вообще-то не собирался притворяться мертвым, а наверное, решил, что уже умер, поскольку все его тело было в горячей крови, то ли чужой, то ли своей. Услышав крик дедушки, он поднял голову из-под трупа, вытер перепачканное кровью лицо и отозвался:

– Я тут, пап…

Из-за дамбы, словно грибы после дождя, начали выскакивать солдаты Рябого Лэна. С винтовками наперевес они кинулись вперед, а через сто метров по ним открыли огонь опомнившиеся бойцы Цзяна. Пистолеты-пулеметы, которые они отобрали у конного отряда Пятого Заварухи, стреляли очень громко, и солдаты Лэна, словно черепахи, вжимали головы в плечи.

Дедушка чуть приподнял труп и помог отцу вылезти.

– Ранен?

Отец подергал руками и ногами.

– Нет. А в заднице рана – так это меня Восьмая армия.

– Братцы, уходим! – велел дедушка.

Больше двадцати членов братства, забрызганные кровью, встали, опираясь на винтовки, и, пошатываясь, направились на север. Солдаты Цзяна не стали по ним стрелять, а отряд Лэна сделал несколько выстрелов, но все впустую: пули летели слишком высоко, издавая пронзительный свист.

За спиной раздался выстрел. Дедушка почувствовал, будто кто-то стукнул его по загривку, и весь жар тела сосредоточился в этой точке. Дедушка провел рукой – вся ладонь была в крови. Он повернулся и увидел, что Черное Око с выпущенными кишками распластался на земле, словно жаба, и мигает своим огромным черным оком – раз, второй, третий, а на лице застыли две золотистые слезинки.

Дедушка еле заметно улыбнулся Черному Оку, легонько кивнул, взял отца за руку и тихонько пошел прочь.

За спиной снова раздался выстрел.

Дедушка протяжно вздохнул. Отец обернулся и увидел, что на виске у Черного Ока маленькая черная дырочка, а на обгоревшем от порохового дыма лице висит ниточка белой жидкости.

Ближе к вечеру отряд Лэна окружил отчаянно сопротивлявшихся солдат Цзяогаоской части и дедушкиных бойцов из «Железного братства» рядом с похоронными атрибутами, подготовленными для бабушкиных похорон. У тех и у других кончились боеприпасы, они скучились, стиснув зубы, и налитыми кровью глазами смотрели, как надвигается седьмая рота отряда Лэна, подоспевшая на подмогу. Заходящее солнце заливало своими лучами черную стонущую от боли землю. На ней лежали вповалку взращенные на кроваво-красном гаоляне сыны и дочери дунбэйского Гаоми, и не было им числа. Кровь текла ручейками, соединяясь в кровавые реки. Запах крови привлек воронов, от природы любящих мертвечину, они забыли вернуться в свои гнезда и кружили над полем боя. Большая часть птиц летала над трупами лошадей – так прожорливые дети стараются отхватить сначала кусок побольше.

Бабушкин гроб уже показался из-под большого паланкина, его поверхность испещряли белые крапинки – следы от пуль. Несколько часов назад гроб служил защитным экраном в борьбе Восьмой армии и «Железного братства» с отрядом Лэна. На жертвенниках вдоль дороги жареных уток, кур, свинину и баранину расстреляли в труху. В ходе боя солдаты Восьмой армии отстреливались, поглощая еду для жертвоприношений.

Несколько солдат Цзяогаоской части кинулись в атаку со штыками наперевес, но огонь отряда Лэна уложил их на землю.

– Руки вверх! Сдавайтесь! – закричали солдаты Лэна, выставив винтовки.

Деедушка с Мелконогим Цзяном переглянулись, но не сказали ни слова и почти одновременно подняли руки. Вслед за ними перепачканные свежей кровью руки подняли и остатки их разбитых армий.

Командир Лэн в белых перчатках, окруженный охранниками, подошел к ним, хохотнул и сказал:

– Командир Юй! Командир Цзян! Вот и снова свиделись! Как говорится, для врагов всякая дорога узка. О чем сейчас думаете?

Дедушка скорбно воскликнул:

– Сожалеем!

Цзян сказал:

– Я доведу до сведения Гоминьдана в Яньани про ваши чудовищные преступления, про то, что вы нарушили единый антияпонский национальный фронт!

Рябой Лэн хлестнул его кнутом и выругался:

– Чертова Восьмая армия, кости хрупкие, зато язык острый!

Затем он махнул своим подчиненным:

– Уведите их в деревню.

Отряд командира Лэна разместился на ночлег в нашей деревне. Пленных солдат Цзяогаоской части и бойцов «Железного братства» согнали под навес из циновок и выставили охрану – двадцать солдат с пистолетами-пулеметами. Ради жизни других людей никто не отваживался на безрассудные поступки, всю ночь не затихали стоны раненых и плач молодых парней, тосковавших по матерям, женам