Фрэнк обвел нас стеклянным рассеянным взглядом.

– Всем привет, – прохрипел он.

И упал ничком.

Не могу больше плакать

Нужны новые слезные протоки

Мои вышли из строя

Когда бросаешься к другу, которому требуется срочная мединская помощь, приоритеты меняются.

Больше не казалось важным, что мы одержали победу в великой битве или что я мог наконец вычеркнуть пункт «ПРЕВРАТИТЬСЯ В ЗОМБИ» из своего тревожного планировщика. О героизме Лавинии и ее новых танцевальных туфлях тут же позабыли. Чувство вины, которое я испытывал в присутствии Талии, тоже отошло на второй план. Мы с ней едва успели перекинуться словом – сразу кинулись на помощь к Фрэнку.

Я даже не заметил, как моя сестра, мгновение назад стоявшая рядом, незаметно испарилась. Я начал раздавать приказы легионерам, поручая им натереть единорожьего рога, срочно принести нектара и бегом-бегом-бегом оттащить Фрэнка в палатку к медикам.

Мы с Хейзел оставались у кровати Фрэнка, хотя давно наступило утро и лекари заверили нас, что он вне опасности. Никто из них не сумел объяснить, как ему удалось выжить, но его пульс был четким, кожа удивительным образом не обгорела, а легкие остались чистыми. С ранами от стрел в плече и от кинжала на животе нам пришлось повозиться, но теперь они были зашиты, перевязаны и хорошо заживали. Фрэнк спал неспокойно: что-то бормотал и сжимал руки, словно опять тянулся к горлу императора.

– Где его деревяшка? – волновалась Хейзел. – Может, надо ее поискать? Если она потерялась в…

– Не думаю, – сказал я. – Я… я видел, как она сгорела. Это и убило Калигулу. Самопожертвование Фрэнка.

– Тогда как… – Хейзел прижала кулак ко рту, чтобы не разрыдаться. Она едва осмелилась задать этот вопрос: – С ним все будет хорошо?

Ответа у меня не было. Много лет назад Юнона объявила, что Фрэнк будет жить, пока цела эта палка. Сам я при этом не присутствовал и не знаю, что конкретно она сказала: я стараюсь не ошиваться лишний раз рядом с Юноной. Но она говорила что-то о силе Фрэнка и о том, что он принесет славу своей семье и все такое, но жизнь его будет короткой и яркой. Мойры провозгласили, что когда сгорит деревяшка, он умрет. И вот она сгорела, а Фрэнк все еще жив. Столько лет он оберегал ее – и теперь по своей воле поджег…

– Может, в этом все дело, – пробормотал я.

– В чем? – спросила Хейзел.

– Он сам распорядился своей судьбой, – ответил я. – В древности я знал только одного человека, у которого была подобная… э-э… проблема с деревом: это был царевич по имени Мелеагр. Его матери предсказали то же самое, что и бабушке Фрэнка, когда он был ребенком. Но она никогда не рассказывала Мелеагру о деревяшке. Просто спрятала ее, а он жил, ни о чем не догадываясь, и вырос избалованным и спесивым парнем.

Хейзел сжала ладонями руку Фрэнка:

– Фрэнк бы никогда таким не стал.

– Знаю, – согласился я. – В общем, в конце концов Мелеагр порешил кое-каких своих родственников. Его мама была в шоке. Она нашла ту деревяшку и бросила ее в огонь. Бабах. Конец истории.

Хейзел вздрогнула:

– Какой ужас.

– Суть в том, что родные Фрэнка были с ним честны. Бабушка рассказала ему о визите Юноны. Она позволила ему самостоятельно выбирать свой путь и не пыталась защитить его от горькой правды. Так он и стал тем, кто он есть.

Хейзел медленно кивнула:

– Он знал, какова его судьба. По крайней мере, какой она должна была быть. Но я все еще не понимаю, как…

– Это лишь догадка, – признался я. – Фрэнк вошел в туннель, зная, что может погибнуть. Он по своей воле пожертвовал собой во имя благородной цели. Сделав это, он освободился от своего рока. Когда он сжег деревяшку, он… Ну, не знаю… зажег этим новое пламя. Теперь он сам в ответе за свою судьбу. Впрочем, как и все мы. Других объяснений я не вижу – разве что Юнона каким-то образом отменила решение Мойр.

Хейзел нахмурилась:

– Чтобы Юнона сделала кому-то что-то хорошее?

– Да уж, на нее не похоже. Правда, к Фрэнку она неровно дышит.

– К Джейсону она тоже неровно дышала, – с горечью проговорила Хейзел. – Нет, я, конечно, рада, что Фрэнк жив. Просто все это кажется…

Она могла не договаривать. То, что Фрэнк выжил, это потрясающе. Это чудо. Но почему-то от этого смерть Джейсона казалась еще более несправедливой и трагичной. Как бывший бог я прекрасно знал обычные ответы на жалобы людей о несправедливости смерти. Смерть – это часть жизни. Нужно это принять. Без смерти жизнь была бы бессмысленна. Почившие будут живы, пока мы о них помним. Но как человека, как друга Джейсона меня всё это не утешает.

– Уфф. – Фрэнк заморгал и открыл глаза.

– О! – Хейзел обхватила его за шею, чуть не задушив в объятиях.

Это не лучшая процедура для тех, кто только что вернулся в сознание, но я не стал вмешиваться. Фрэнк слабой рукой погладил Хейзел по спине.

– Дышать, – прохрипел он.

– Ой, прости! – Хейзел отстранилась и смахнула со щеки слезу. – Ты наверняка хочешь пить. – Найдя у изголовья Фрэнка фляжку, она поднесла ее к его губам, и он с трудом сделал несколько глотков нектара.

– Ох, – благодарно кивнул он. – Так… у нас… получилось?

Хейзел всхлипнула:

– Да. Да, получилось. Лагерь спасен. Тарквиний мертв. А ты… ты убил Калигулу.

– Да? – слабо улыбнулся Фрэнк. – Всегда рад. – Он посмотрел на меня. – Я пропустил торт?

– Что? – Я непонимающе уставился на него.

– Твой день рождения. Вчера.

– О. Я… Должен признаться, что совершенно забыл про него. И про торт.

– Значит, мы еще сможем его съесть. Отлично. Ты хотя бы чувствуешь, что стал на год старше?

– Определенно чувствую.

– Ты напугал меня, Фрэнк Чжан, – сказала Хейзел. – Я была убита горем, потому что думала…

Фрэнк по-щенячьи робко взглянул на нее (но в щенка при этом не превратился):

– Извини, Хейзел. Просто… – он согнул пальцы, словно пытался поймать проворную бабочку, – по-другому было нельзя. Элла прочитала мне несколько строчек пророчества – они предназначались именно мне. Императоров можно было остановить только огнем, занявшимся от самой ценной деревяшки, на мосту, ведущем к лагерю. Я решил, что она имеет в виду туннель Калдекотт. Она сказала, Новому Риму нужен новый Гораций.

– Гораций Коклес, – вспомнил я. – Отличный парень. Он защитил Рим, в одиночку сдерживая вражескую армию на Свайном мосту.

Фрэнк кивнул:

– Я… я попросил Эллу никому больше об этом не рассказывать. Мне… просто… мне нужно было время, чтобы все обдумать самому, переварить. – Его рука инстинктивно потянулась к тому месту, где на ремне раньше висел мешочек с деревяшкой.