– Ты мог погибнуть, – сказала Хейзел.

– Да. «Жизнь имеет цену только потому, что кончается, малыш».

– Это цитата? – поинтересовался я.

– Папа так говорил, – ответил Фрэнк. – И был прав. Я должен был рискнуть.

Мы немного помолчали, думая о том, насколько чудовищным был этот риск, или просто поражаясь, что Марс в самом деле изрек мудрую мысль.

– Как ты выжил в пожаре? – спросила Хейзел.

– Не знаю. Помню, как сгорел Калигула. Я вырубился, думал, что умер. А потом очнулся на спине у Ариона. И вот я здесь.

– Я рада. – Хейзел нежно поцеловала его в лоб. – Но я все равно потом тебя убью за то, что ты меня так напугал.

Он улыбнулся:

– Справедливо. Можно мне еще…

Может быть, Фрэнк хотел сказать «поцелуй», или «глоток нектара», или «побыть наедине с моим лучшим другом Аполлоном». Но прежде чем он договорил, его глаза закатились и он захрапел.

Но не все визиты к больным были такими радостными.

За утро я постарался навестить как можно больше раненых.

Иногда я уже ничего не мог сделать – оставалось лишь смотреть, как их тела готовят к омовению, предотвращающему превращение в зомби. Тарквиний умер, и гули, похоже, исчезли вместе с ним, но никто не хотел рисковать.

Дакота, который долгое время был центурионом Пятого легиона, скончался ночью от ран, полученных в битве за город. Все согласились, что его погребальный костер нужно устроить так, чтобы он источал аромат Кул-Эйда.

Джейкоб, бывший знаменосец и мой бывший ученик, погиб у туннеля Калдекотт, когда мирмек прыснул в него кислотой. Золотой орел уцелел, так как он был магическим предметом, а Джейкоб – нет. Террел, девушка, которая подхватила падающий штандарт, оставалась рядом с Джейкобом до его последнего вздоха.

Погибли многие. Я узнавал их лица, даже если не знал их имен. Мне казалось, что каждая смерть – на моей совести. Если бы я сделал больше, действовал чуть быстрее, чуть больше был богом…

Самой трудной была встреча с фавном Доном. Его принес отряд нереид – они нашли его среди обломков императорских яхт. Презрев опасность, Дон остался там, чтобы убедиться, что диверсия удалась. В отличие от Фрэнка, Дон сильно пострадал при взрыве греческого огня. Почти вся козья шерсть на его ногах сгорела. Кожу покрывали ожоги. И даже лучшая целебная музыка, которую играли ему другие фавны, и целебная слизь, блестевшая на его коже, похоже, не облегчали его страдания. Только глаза его остались прежними: яркие, синие, неспособные ни на чем надолго задержать взгляд.

Лавиния опустилась рядом с ним на колени, держа его за левую руку, которая по неведомой причине осталась единственным необожженным местом. Дриады, фавны и лекарь Праньял, который уже сделал все что мог, стояли на почтительном расстоянии.

Увидев меня, Дон поморщился, показав перепачканные пеплом зубы:

– П-привет, Аполлон. Есть… мелочь?

Я сморгнул слезы:

– О Дон. О мой милый глупенький фавн…

Я опустился на колени напротив Лавинии и присмотрелся к жутким ранам Дона, отчаянно надеясь, что смогу сделать что-то, оказавшееся не под силу другим медикам. Но, конечно, сделать ничего было нельзя. То, что Дон продержался так долго, уже было чудом.

– Все не так плохо, – скрипучим голосом произнес Дон. – Док дал мне лекарство от боли.

– Вишневую газировку «Харритос», – сказал Праньял.

Я кивнул. Для сатиров и фавнов эта газировка была сильным обезболивающим средством и использовалась только в крайнем случае, так как вызывала у пациентов зависимость.

– Я просто… Я хотел… – Дон застонал, и его глаза стали еще ярче.

– Береги силы, – попросил я.

– Для чего? – Из его горла вырвался жуткий хриплый смешок. – Я хотел спросить: это больно? Перерождаться?

В глазах у меня все расплывалось:

– Я… я никогда не перерождался, Дон. Когда я стал человеком, это, наверное, было нечто иное. Но я слышал, что перерождение безмятежно. И прекрасно.

Дриады и фавны кивнули и забормотали что-то, соглашаясь, но их лица выражали смесь страха, печали и отчаяния, так что реклама Того, что лежит за Пределом, им не удалась.

Лавиния обняла ладонями пальцы фавна:

– Ты герой, Дон. И замечательный друг.

– Эй… клево. – Он с трудом отыскал глазами лицо Лавинии. – Мне страшно, Лавиния.

– Я знаю, малыш.

– Надеюсь… может, я вернусь болиголовом? Подходит… для героя, как думаешь?

Лавиния кивнула, губы у нее задрожали:

– Да. Да, конечно.

– Клево… Аполлон, а ты… ты знаешь, в чем разница между фавном и сатиром… – Он улыбнулся шире, словно собирался смешно закончить шутку. Его лицо так и застыло. Грудь перестала подниматься.

Дриады и фавны заплакали. Лавиния поцеловала руку фавна, а затем вытащила из сумки жвачку и почтительно положила ее в карман футболки Дона.

Мгновение спустя его тело рассыпалось со звуком, похожим на вздох облегчения, и превратилось в чистую землю. В том месте, где было его сердце, пробился крошечный росток. Я сразу узнал форму листочков. Это был не болиголов. Это был лавр – дерево, в которое я превратил бедняжку Дафну и из листьев которого сделал венок. Лавр – древо победы.

Одна из дриад посмотрела на меня:

– Это ты сделал?

Я покачал головой и сглотнул стоящую во рту горечь.

– Единственная разница между сатиром и фавном, – сказал я, – заключается в том, какими мы их видим. И какими они видят себя. Посадите это дерево в особенном месте, – попросил я дриад. – Заботьтесь о нем, пусть растет здоровым и высоким. Это был фавн Дон, герой.

Ненавидишь меня – ну и ладно

Только не бей в живот

И вообще не бей

Следующие несколько дней были едва ли не такими же трудными, как сама битва. Война оставляет после себя хаос, с которым швабра и ведро не справятся.

Мы разбирали завалы и укрепляли здания, разрушенные сильнее всего. Решали горящие – в прямом и переносном смысле – проблемы. Терминус пережил битву, хотя ослаб и сильно пострадал. Первым делом он объявил, что собирается официально удочерить малышку Юлию. Девочка, похоже, была счастлива, хотя неизвестно, предусматривает ли римский закон возможность для статуи стать приемным родителем. С Тайсоном и Эллой все было хорошо. Узнав, что я все-таки не напортачил с ритуалом, она заявила, что они возвращаются в книжный магазин, чтобы навести там порядок, закончить работу над Сивиллиными книгами и накормить кота (не обязательно в таком порядке). Ах да, еще она обрадовалась, что Фрэнк выжил. Насчет меня… мне показалось, что с этим она еще не определилась.