Слышу, как притягивает за нами дверь.

– Боже, ты все-таки спала с ним… Боже… – начинает стенать, едва меня выворачивает. Молчу и не оборачиваюсь. Хорошо, что успела спустить воду, иначе пришлось бы разглядывать всю ту жуткую массу, что минуту назад изверг мой желудок. – Спала? – шипит мама уже яростно.

Мое сердце заходится в ужасе. С ее подозрениями расцветают и мои собственные. Отлепившись от унитаза, устало впечатываюсь затылком в холодную стену. Зажмуриваюсь, потому что в глаза смотреть не могу. Из-под век тут же стекают слезы. Губы с дрожью растягиваются гримаса отчаяния.

Киваю.

– Господи! – этот крик застревает внутри меня. – Господи! Да за что мне это?! У-у-у-у-у!

Я начинаю откровенно рыдать. Выплескиваю все, что за эти недели скопилось. Благо, отца нет. А девочки войти или расспрашивать после не посмеют.

Да и плевать уже! Плевать же… Боже…

Казалось, что хуже быть не может. Казалось, я уже на дне пропасти. Казалось, что самые тяжкие мои преступления либо обнародованы, либо навеки скрыты.

Нет же… Нет… Нет!

Я беременна?! Боже, я беременна?

– Так, ладно… – приходит в себя мама. Сжав мои плечи, встряхивает, заставляя открыть глаза. – Когда у тебя была последняя менструация?

– Или в конце ноября или в первых числах декабря… – выдаю вместе с горестными всхлипами.

– Господи… – выдыхает так же сипло.

Осеняет крестом меня, а потом и себя. Сдерживая нервный смех, зажимаю ладонью рот.

– Так… Так… – приговаривает тем временем мама. – Ладно… Ладно… Вставай, – помогает подняться. – Умойся и приведи себя в порядок. Поедем в больницу.

– Зачем? – дергаюсь так сильно, что едва не сбиваю свою родительницу с ног.

– Как зачем? – придерживая, ласково оглаживает ладонью мое взмокшее лицо. – У тебя сильнейший токсикоз. Это опасно для жизни. Нужно проконсультироваться и принять какие-то меры.

– Мне помогут? Просто помогут? – шепчу задушено.

– Ну, конечно… – мама находит в себе силы, чтобы улыбнуться. Я выдыхаю свободнее и, наконец, расслабляюсь. – Конечно, милая… Тебе помогут. Обязательно.

И пока я бегу к ней, бой не проигран.

© Артем Чарушин

– Тём… Тём-ма…

Младшая кобра запрыгивает на кровать. Матрас от этих выкрутасов по всему периметру амортизирует. Спросонья охота убить ее незамедлительно. Только шевелиться лень. Хоть это и гребаный анрил, кажется, что пойло, которым вчера от бессилья накидался, все еще бултыхается внутри.

– Тёма! – не дождавшись реакции, кобра повышает голос до звонкого ора. – Ну, Тёмочка! Братик, родной… – переходит на нытье, которое обычно работает беспроигрышно на всех. – Спасай!

– Чего тебе? – сиплю сердито, не разлепляя век.

– Подвези меня на прослушивание. Очень прошу! – клянчит Рина всегда с особым усердием. Так и вижу, как выкатывает свои глазюки и складывает в умоляющем жесте ладони. – У папы не получается, а мне очень-очень надо. Ну, Тём… Тём-ма…

– Когда? – буркаю не менее раздраженно.

– У-у-е! – за пищалкой по матрасу новая волна следует. В этот раз, очевидно, до потолка Марина подпрыгивает. – В девять надо быть в «Олимпии»!

Приоткрываю один глаз.

– Сейчас-то сколько?

– Без пятнадцати восемь.

– Сука… – выдыхаю убито. Именно так себя ощущаю. – Я в пять только уснул.

– У-у-и… – выдает кобра новый виток мозговыносящих звуков. – Из-за чего тебе не спалось?

Отвечать я, конечно же, не собираюсь. Не доросла сопля.

– Выскакивай, давай, – прогоняя со своей кровати, выставляю на телефоне будильник. – Встречаемся в восемь сорок, – тычу им в направлении Марины. – Когда я выйду, ты вместе со всеми своими манатками должна сидеть в тачке. Не обнаружу там, остаешься, блядь, дома.

– Восемь сорок? Восемь сорок… А мы успеем, Тёмочка?

– Успеем, – выдыхаю и роняю морду обратно в подушку.

– Ясно-понятно… Опять гонять будешь, как бешеный, – фыркает, поддувая свой шикарный «капюшон вредности». Ядовитая зараза. Еще носись с ней… Задолбала. – Ладно, возьму бумажный пакет…

Подрываю репу, только, чтобы приглушенно гаркнуть:

– На выход!

Догоняет мелкая, что предупреждение последнее. Без лишних реверансов, стремительно улепетывает. В отсутствии соображалки ее не обвинить. Знает, когда подгорает.

Досыпаю положенных полчаса. Быстро принимаю душ. Набрасываю первый попавшийся шмот. Без особых надежд проверяю трубу. Без особых, да… И все равно пробивает нутро, когда понимаю, что ни одна из принятых депеш Дикарке не принадлежит.

Когда сам пишу, ни хрена не отвечает на мои сообщения, но хоть читает. А когда не пишу, будто и не замечает моего отсутствия в своей жизни. Пофиг, значит? Вторую неделю дрессирую свою внутреннюю зверюгу, а ей и в кайф, что отвалил.

Поначалу еще Бойка как-то отвел внимание своим пассажем – разложился на объездной, едва собрали. Перекрутило нас всех, конечно. Но меня, блядь, особенно. От одной только мысли, что конченого Маугли вдруг не станет, бросало в ебучую панику. Колотилось сердце так, что грудак трещал.

Спасли. Этот черт в себя быстро пришел. Увидел его наглую счастливую рожу и постепенно улеглись все эти внутренние атаки.

Но, позже вскрылись другие гнойные точки. Стоило пару дней за ним с Варей понаблюдать.

Знаю, что ненормально это, но я, блядь, так невыносимо сильно им завидовал! Сука, как я завидовал… Сука…

Углублялась попутно обида. Разрасталась внутри меня, словно опухоль. Запускала свои убийственные корни во все органы. Очерняла, отравляла и утяжеляла все, что до этого с такой легкостью носил.

Артем *Чара* Чарушин: Привет. Как оно? Порядок?

Сонечка *Солнышко* Богданова: Да, все путем.

Сонечка *Солнышко* Богданова: Относительно.

Артем *Чара* Чарушин: Что значит?

Сонечка *Солнышко* Богданова: Ну, в дурдоме без изменений. Ничего критичного.

Сонечка *Солнышко* Богданова: А как Бойка?

Артем *Чара* Чарушин: Нормально. Уже вовсю гоняет персонал. Чувствую, скоро выпишут))

Сонечка *Солнышко* Богданова: Круто! Железный он, что ли?))

Артем *Чара* Чарушин: Варя говорит, терминатор:)

Сонечка *Солнышко* Богданова: Повезло ей))))))

Сонечка *Солнышко* Богданова: Слушай, а помнишь, ты говорил, дашь Варин контакт? Насчет работы для Лизы хочу спросить. А то она так и будет горбатиться над всякой мелочью.