Прежде чем Бриони успела попросить Лисийю повторить всё с начала — потому что не поняла ни словечка, — полубогиня резко остановилась.

— Ну, вот и пришли, — сказала она. — Теперь можешь рассказать мне, что же тебе нужно.

Они стояли перед маленькой неказистой избушкой, сложенной из неотёсанных брёвен, с крышей, покрытой облиственными ветками. Раскат грома сотряс воздух, и на мгновение домик стал плоским и бледным, как будто намалёванный на одном из сценических задников Труппы Мейквелла. Пучки зелёной травы пробивались сквозь ковёр палой листвы на земле, но сама избушка казалась старой и покинутой давным-давно.

— Не стой тут разинув рот, дитя. Иди за мной. — Лисийя нагнулась и прошла в низенькую дверь.

Теперь дождь стрелами пронзал землю, но в хижине было сухо и на удивление тепло. Бриони опустилась на один из меховых ковриков, что во множестве устилали земляной пол. И всё же, несмотря на уют, домик казался каким-то ненастоящим: каждый раз, как Бриони подольше задерживала на чём-нибудь взгляд, предмет будто отдалялся, отчего у неё начинала кружиться голова. Снова грохотнуло, стены хижины заходили ходуном, и Бриони подскочила от неожиданности.

— Не просто беспокойный, — неодобрительно нахмурилась Лисийя. — Ворочается, как медведь в берлоге, сквозь спячку почуявший весну. Поторопись, девочка, возможно, у нас в запасе не так много времени. Скажи мне, что тревожит тебя.

Бриони рассказала ей о своих снах: сначала о тех, где был Баррик, и подробнее всего — о самом последнем, более всего её напугавшем. Сердце Бриони до сих пор сжималось, стоило ей вспомнить, какие были у брата глаза.

— Боюсь, тут я мало чем могу быть тебе полезна, — подумав, после долгого молчания ответила Лисийя. — Твой брат укрыт от меня — из-за того ли, где он сейчас, или от того, с кем он, не знаю. И всё же что-то подсказывает мне: он не мёртв.

— Слава богам! Пока он жив, есть надежда, — с чувством воскликнула Бриони. На душе у неё сразу стало легче. — Спасибо.

— Богиню благодарят, принося ей жертву, — сварливо заметила Лисийя. — Я бы, к примеру, не отказалась от мёда: мои любимые — клеверный и яблоневый цвет, — но сойдёт и красивый камушек. Ты можешь оставить приношение на одном из моих алтарей… — внезапно отвлёкшись, она взглянула вверх.

Бриони не хотелось говорить полубогине, что никогда она не слышала о том, чтобы где-нибудь стоял алтарь в честь Лисийи — во всяком случае, не в мире яви.

— Я так и сделаю. Можно ещё один вопрос?

Лисийя медленно перевела взгляд на девушку.

— Думаю, можно. Но скорее, дитя. Погода странно меняется.

Бриони торопливо рассказала о своём затруднительном положении: о том, что её добрые чувства к принцу Энеасу, похоже, грозят расстроить её план заручиться его поддержкой.

— Он прекрасный человек! По-настоящему хороший. Как могу я так с ним поступить? Даже ради благого дела.

Полубогиня вздёрнула неряшливую бровь.

— Но ведь он мужчина, судя по твоим словам — взрослый мужчина и принц. Он сделает выбор сам — быть с тобою или нет, исполнить твою просьбу или нет. Ты что, пообещала ему: “Помоги мне, и я выйду за тебя” — а то и “Помоги мне, и я пущу тебя в свою постель”?

— Ну разумеется нет!

Лисийя усмехнулась.

— Тебе незачем так подскакивать, дитя. Ты уже женщина, я вижу, пусть ещё и нельзя назвать тебя так, а если бы это действие было так ужасно, людей в мире было бы не в пример меньше.

— Нет, я не имела в виду… ну ладно, имела, но… во всяком случае, я ещё девственница!

— Ну, дитя, это вполне естественное состояние. Особенно хвалиться тут нечем.

— Но это… — Бриони судорожно вдохнула, когда от молнии вспыхнули светом все щели в стенах и потолке хижины. Несколько мгновений спустя опять громыхнуло — да так близко, будто прямо у них над головой.

— Но я не о том! Понимаешь, я отдала бы всё что угодно, даже свою девственность, если бы это спасло мою семью. Я отдала бы её и без любви! Но я не хочу лгать при этом… человеку, который добр взаправду. И которого в иных обстоятельствах я могла бы по-настоящему полюбить, — Бриони покачала головой. — Можно ли хоть как-нибудь в этом во всём разобраться?

Лицо Лисийи смягчилось.

— Да, дитя. Но не думаю, что ты поведала мне всю правду.

— Но я сказала!

— Я думаю, ты уже любишь его. Как зовут этого юношу?

— Энеас, принц Сиана. Но… но я в самом деле люблю другого. По крайней мере. любила — теперь уж я больше не уверена, — Бриони рассмеялась — и тут же ей захотелось разрыдаться, но смех всё равно рвался наружу. — Сложно найти двух мужчин более несхожих, чем он и Энеас — исключая то, что оба они очень хорошие люди. У него нет ни связей, ни видов на будущее — он простой человек! И я не знаю даже, жив ли он ещё. Он ушёл уже очень давно, и почти все, кто отправились с ним, мертвы.

— Твоё затруднение — словно яблоко высоко на тонкой ветке, — проговорила полубогиня, — ветка слишком высоко, чтобы достать с земли, и слишком ненадёжна, чтобы влезть на неё и дотянуться до яблока. Но иногда такое яблоко всё же можно достать — с чьей-либо помощью. Ты взбираешься на дерево и упираешься ногами в основание ветки, и яблоко опускается достаточно, чтобы кто-нибудь, стоя на земле, мог подпрыгнуть и сорвать его…

Бриони уже собиралась спросить полубогиню, что, во имя милосердной Зории, она хочет сказать всей этой чепухой о яблоках и ветках, когда свет молнии, ярче которой ещё не бывало, затопил все щели, а чуть запоздавший раскат грома ударил так мощно, что Бриони и Лисийю встряхнуло, как две сухие горошины в миске.

Только это совсем не гром, с ужасом поняла Бриони, перекатываясь по полу и пытаясь восстановить равновесие: то, что она услышала, был голос — слишком низкий и громкий, чтобы разобрать слова, ярящийся и ревущий так, будто великан стоял прямо над домишком, изрыгая вопль из глубин огромнейших в мире лёгких.

— Наружу, дитя! — вскричала Лисийя. — Давай!

Она схватила Бриони за руку и потянула за собой к двери. Сон обернулся теперь сплошным кошмаром: как бы отчаянно Бриони ни рвалась, спотыкаясь, вперёд, дверь, которая должна была находиться всего в двух шагах, оставалась недостижима. Лисийя исчезла, и хижина превратилась в необъятное залитое чернотой пространство, которое прорезали зубцы молний, будто трещины в расколотом горшке.

— Лисийя, где ты?! — заорала Бриони.

— Здесь! Здесь!

И девушка ощутила, как мозолистая рука старухи снова крепко обхватила её ладонь. Принцессу дёрнули вперёд, впихнули в куда-то в темноту, во внезапно поднявшийся ветер, а затем вырвали из него на свет, в иссечённый дождём лес. В небе над ней бесновались молнии, вспышка за вспышкой накрывая тучи, превращая деревья в хлещущие, пляшущие силуэты. Громовой голос, всё такой же неразборчивый и ревущий всё так же ужасающе близко, давил на Бриони со всех сторон, пока ей не почудилось, что один его вес может расплющить ей череп так же легко, как яйцо.