– Вы помните, что я на вашей стороне, Макс? – быстро выпалила она. – Мне просто хочется во всем разобраться. Что происходило дальше?

– Полагаю, на этом месте моего рассказа наступает унизительный момент, когда я вынужден признать, что негодяй Альфред Диккенс вам не солгал, – будто бы ощущая горькую желчь на языке, Макс состроил жуткую гримасу, став и впрямь похожим на дикого волка. Подавляя это неприятное чувство, он одним махом осушил свой бокал.

– Значит, ваш брат искал встречи с Роуэн?

– М-да, – нехотя согласился псоглавец. – Он искал с ней встречи в открытую, часто спрашивал у знакомых, где можно с ней пересечься. Даже пытался отвести её в сторону и поговорить в день похорон Лили, но Роуэн вырвалась и сбежала. Мне с Надин Тейнис пришлось удерживать его, чтобы он не рванул за ней следом. Говорят, от пережитого горя девочка как будто онемела и вообще перестала разговаривать. Так или иначе, для нескольких людей, посвящённых в эту историю, стало очевидно, что у Марка и впрямь с ней что-то было.

– Почему никакой информации об этом нет в деле?

– А вы как думаете?

– Пользуетесь своим влиянием вожака, чтобы замять этот момент? Не поймите меня неправильно, но этим вы можете сослужить брату плохую службу. Если Варга об этом прознает, то Марку точно предъявят обвинения! Тогда в суде у него вообще не останется шансов, понимаете? А ещё эта…улика! – Конни взмахнула перед лицом собеседника клочком бумаги из конверта. – Что это вообще такое?

– Я понятия не имею, – честно признался Аткинс, чётко чеканя каждое слово. – Когда Роуэн нашли, Марк вернулся домой, и я застал его за нервными попытками спрятать это. Я спросил, что это за ерунда, но внятного ответа не получил. Чтобы хоть как-то разговорить брата, мне пришлось крепко взять его за грудки и тряхнуть. Только тогда он начал отвечать. Он сказал, эта штука была в руках Роуэн, но её ни в коем случае нельзя показывать полиции, иначе это может нанести непоправимый вред хорошим людям. Как я понял уже потом, это обрывок ксерокопии какого-то юридического документа. Видите, это часть подписи и печати, но всё в одинаковом тёмно-сером цвете…

Конни поднесла улику под свет люстры и теперь заметила то, о чём говорил псоглавец – в руках у неё был оторванный кусок нижнего края белой страницы формата А4 с неразборчивым фрагментом чьей-то размашистой подписи и вполне читаемой тёмно-серой печатью. Приглядевшись ещё внимательнее, Конни смогла прочесть надпись, вписанную в окружность печати. Затем она прочитала ещё раз. И ещё раз. В горле у неё всё пересохло от напряжения. Губы девушки бесконтрольно повторяли название конторы:

«Горман Аудит»

В голове раздался гудок. Невыносимо долгий утробно-низкий гудок, какие обычно издают большие корабли, оповещая о своём прибытии в порт. Только у этого звука словно бы и не было ни начала, ни конца. Он длился целую вечность, вибрациями своими сокрушая хрупкие стены черепной коробки. Он давил изнутри на глаза, затыкал уши, разрывал ноздри, заставлял скрипеть и стираться друг о друга челюсти. Тупая боль, похожая на плотное желтовато-серое облако тумана, заполнила сознание и поглотила его. Казалось, она стирает с лица весь мир, замещая его собой. Это было на что-то смутно похоже…

Конни вспомнила паром и то странное утро, когда они с Бертом стояли на палубе, глядя в пустоту. Это воспоминание, словно вспышка света в темноте, на мгновение озарило всё вокруг и заставило утробный гудок чуть умолкнуть. Она вновь была там – между миром живых и мёртвых – на этой сырой серой палубе с перилами, окрашенными красной, как кровь, краской. И она была одна-единственная живая…среди покойников. Они стояли неподвижно и казались бы вполне живыми, если б только их лица не были так бледны, а глаза – мутны. Похожие на манекены в витрине магазина, эти фигуры располагались равноудалённо друг от друга, чтобы между ними можно было легко пройти, но бродить по этому музею реалистичных кукол вряд ли кому-нибудь захотелось бы.

– Констанция, – синие губы одной из фигур зашевелились, и она медленно повернула голову, встречаясь стеклянным взглядом с Конни. От этого зрелища в желудке у девушки всё перевернулось. С мгновение ей казалось, что она смотрит на мёртвую версию самой себя, и этого времени хватило, чтобы похолодеть от ужаса с ног до головы. Вечность спустя до неё дошло, что это Корделия, чей призрак успел навсегда поселиться в подсознании, вновь посетила её.

– Где я? – превозмогая боль, давящую на голову со всех сторон, спросила Конни. Вопрос прозвучал не так уж и громко, но с многократным эхом разнёсся по палубе, заставляя всех прочих мертвецов очнуться от своего сна. Головы манекенов начали медленно поворачиваться, и, всем телом сотрясаясь от страха, Констанция обнаружила, что на неё одновременно уставилось несколько десятков пар мёртвых глаз. – Где я? – казалось, ничего другого Конни спросить и не в состоянии. Она испуганно попятилась назад, но вскоре упёрлась в край палубы. Это был тупик, ей некуда было бежать от натиска покойников. Хоть они и не наступали в прямом смысле этого слова, но их опустошённый взор замыкал девушку в каком-то невидимом пузыре и неумолимо выкачивал из него весь воздух.

– Констанция, посмотри на меня, – голос Корделии звенел в голове, но Конни не могла исполнить просьбы призрака. Сжавшись, словно иссохшее на солнце яблочко, она старалась обхватить себя руками и закрыться от этого страшного мира, где она оказалась по чьей-то злой воле. Голова продолжала раскалываться от боли, а утробный гудок вновь напомнил о себе, и теперь этот низкий протяжный гул заглушил всё на свете.

– Конни, милая, подними глаза, – произнёс голос, которого Констанция Маршан не слышала уже несколько лет. Ей казалось, она забыла его навсегда. Хоть существовали на свете и записи, аудио и видео, запечатлевшие его приятный тембр, она запретила себе пересматривать и переслушивать их. А теперь он звучал так чисто и так отчётливо, словно не было этих лет разлуки, и от этого стало одновременно и радостно и невыносимо больно. Глаза девушки наполнились слезами, а из груди вырвался крик, не похожий на человеческий. Прежде она никогда так не кричала, даже когда оплакивала потерю отца. Ведь в этом не было никакого сомнения – только что к ней обращался сам Ян Маршан.

– Нет…нет-нет, слишком тяжело, – она вертела головой и жмурилась, но солёные слёзы срывались из-под ресниц и жгли лицо, словно кислота.

– Конни, – вновь заговорил отец, – подними глаза. Не в твоих правилах отворачиваться от правды, разве не так?

– Какой правды?! Почему мне так больно?! – визжала она, переходя на крик.

– Тебя ударили по голове, только и всего. Хватит устраивать истерики! – ещё один голос, теперь женский, скрипучий и звонкий, но ни капли не знакомый. От неожиданности Конни вдруг распахнула веки и подняла глаза. Гудок смолк и боль тоже. Перед ней стояла статная седовласая женщина в безупречном брючном костюме с солнцезащитными очками на носу и множеством роскошных перстней на пальцах. Благодаря очкам девушка могла не видеть мутного взгляда покойницы, и это заставило её чуть успокоиться. Мёртвое лицо Исидоры Совиньи искривилось в презрительной усмешке. – Что? Не привыкла видеть меня с головой на плечах?