И так было везде. Диксон все еще пребывал в счастливом неведении, но многие из домашних слуг уже взялись за дело. Вернувшись в дом, я увидел, что часть разорванных гобеленов сняли, а парадные двери починили на первое время так, чтобы они хотя бы закрывались как следует.

Вечерняя трапеза прошла в унынии. Капитан Баламутов и его лейтенант присоединились к нам за столом. Капитан Стаут был моим ровесником и к тому времени запоздало понял, что помещик Баджерлок и Фитц Чивэл Видящий – один и тот же человек. К моему удивлению, он помнил, как я исполнял свой долг, убивая «перекованных» во время войн красных кораблей.

– Это была грязная, кровавая работа. Да и опасная к тому же. В те времена вы были моим героем. Потом-то по-всякому бывало, но я всегда знал, что вы не трус.

Он был прямодушным и искренним человеком. К этому времени он командовал Баламутами уже два года и почти сделал из своих солдат настоящее войско, а не просто банду головорезов и конокрадов.

А вот его лейтенант, Крафти, был не таков. Он явно считал себя красавчиком и не забывал улыбаться и подмигивать каждой служанке, заходившей в зал. Они же при виде таких дерзких заигрываний приходили в ужас, что вызвало у него сперва удивление, а потом и обиду. Учитывая, сколь мало осталось провизии в кладовых, нам подали очень простую еду, и капитан болезненно поморщился, когда его лейтенант заметил, что они в Оленьем замке привыкли к харчам получше. Мне хотелось сказать, что мы в Ивовом Лесу привыкли к манерам получше, но я прикусил язык. Слуги едва справлялись со своими обязанностями, им трудно было сосредоточиться на работе, и откровенное презрение Крафти к нашему деревенскому гостеприимству злило меня, однако я держал себя в руках.

Самое трудное началось потом. Мы собрали всю прислугу в Большом зале и заварили эльфийскую кору в огромном котле, подвешенном в камине. Те, кто уже выпил свою чашку, стояли молча, с печальными лицами, готовые утешить тех, кому только предстояло узнать правду. На стенах висели жалкие остатки гирлянд – украшений к празднику, который так и не состоялся. Чейд, Олух и я сидели за высоким столом. Ланту и Булену мы поручили разливать крепкий настой по чашкам. Им обоим пришлось взять на себя непростую долю – видеть, как удивление на лице очередной жертвы сменяется подавленностью или отчаянием, и задавать каждому два вопроса: «Помнишь ли ты что-нибудь, что помогло бы опознать нападавших?» и «Видел ли ты, что произошло с леди Би и леди Шун?».

В основном мы не услышали ничего полезного или нового. Четыре жертвы описали одного и того же насильника. Такой красивый и такой жестокий. Золотистые волосы, заплетенные в две косы, голубые глаза, аккуратно подстриженные усы и бородка. Но помощница поварихи вспомнила не его, а зловонного старика с грязными руками. У малышки Эльм случилась истерика, и лекарь увел ее из зала, чтобы уложить в постель и напоить валерианой с капелькой бренди. Мать ушла с ней, еле переставляя дрожащие ноги.

Баламутов собрали в дальнем конце зала и выкатили им бочку пива. Чейд потребовал, чтобы командир призвал своих солдат к порядку. Капитан Стаут осознал всю серьезность этой просьбы и строго следил, чтобы его люди держались в стороне от слуг Ивового Леса. Они послушались, но даже издалека я чувствовал, как они грубовато посмеиваются между собой над моими раздавленными горем людьми. Я понимал, что битвы и лишения ожесточили сердца стражников, но не желал, чтобы над моими людьми смеялись из-за того, что их жизнь не сделала их такими же загрубелыми.

Неужели только вчера я стоял в Большом зале Оленьего замка, а Дьютифул короновал меня стальной короной как принца Фитца Чивэла Видящего и приветствовал мое возвращение домой? И вот я тут, в собственном доме, слышу плач и крики, вижу, как мужчины теряют дар речи, вспомнив, что видели собственными глазами. Пастух Лин стоял передо мной и молил простить его за то, что он по поручению ласковой женщины помогал собирать трупы и бросать их в огонь. Мне было больно смотреть, как сломило его то, что он сделал, будучи околдованным. Чейд добился от него подтверждения, что среди сожженных не было тела Шун.

Вечер длился и длился. Когда шепот «забудь, забудь» стих, я смог связаться с Неттл. Она объединила наши сознания и стала смотреть моими глазами, слушать моими ушами плачи и стоны Ивового Леса. По прошествии немалого времени я ощутил, как Риддл делится с Неттл своей энергией, а вскоре после этого к нам присоединились Дьютифул и Стеди, укрепив наш магический круг. Мне стало чуть легче, когда я открыл свой разум остальным и поделился всем тем, что нам удалось выяснить. Я ощутил мучительную тревогу Неттл за судьбу Би, гнев Дьютифула из-за того, что такое произошло в самом сердце Бакка, а никто ни сном ни духом. Я почувствовал чье-то горе из-за смерти Ревела и с удивлением понял, что это Риддл. Я не пытался оправдаться перед ним. У меня не было оправданий. Этот вечер вышел жестокой насмешкой над Зимним праздником – все собрались в горе и ужасе, чтобы пить горький чай и глотать слезы.

Но все, что горит, будь то дрова в камине или горе в душе, рано или поздно сгорает дотла. Большой зал медленно опустел. Люди вернулись в свои дома и комнаты, многие недосчитавшись своих родных. Кто-то напился, кто-то остался беспомощно трезвым. Даже стражники в конце концов, шатаясь, убрели спать в крыло для слуг. Лант отослал Булена по возможности отдохнуть, а я настоял, чтобы Персивиранс вернулся в дом своей матери.

– Но я же поклялся вам в верности! – уперся он, и мне пришлось сказать:

– Вот я и говорю тебе, где ты нужен теперь. Ступай.

Наконец мы остались втроем – я, Чейд и Лант. Олух уже давно отправился спать. Маленький человечек в последнее время быстро уставал, и я не видел смысла заставлять его смотреть на всю боль, что вылилась в зале. Мы с Чейдом уселись рядом на мягкой скамье у камина, где догорал огонь. Лант сидел в мрачном одиночестве, глядя на угасающие языки пламени.

Итак, каков план? – спросил король Дьютифул.

Завтра рано утром я вернусь в Олений замок. Хочу рассказать все Шуту и посмотреть, не сможет ли он это объяснить.

Благоразумно ли проходить сквозь камни так часто? – Это уже Неттл.

Обстоятельства не оставили мне выбора, – ответил я.

Как и мне, – добавил Чейд.

Я хотел было возразить, но прикусил язык. Его дочь в такой же опасности, как и моя. Кто я такой, чтобы отговаривать его решение повторно использовать столпы Силы?

Лорд Голден… – начал было Дьютифул, но оборвал себя.

Что с ним? – встревожился я. Сердце у меня упало.

Он страшно расстроился, когда ты ушел. – Дьютифул не мог скрыть смятения в своих мыслях. – С ним не было никакого сладу. Он кричал и вопил, как избалованный ребенок.

«Как напуганный ребенок», – подумал я про себя.

Он говорил, что должен пойти с тобой, что тебе нельзя было бросать его тут. Мы, как могли, старались его успокоить, но тщетно. В конце концов он выдохся и лег в постель. Мы думали, он проспит долго, и оставили его одного. И каким-то образом он сумел выбраться из старого логова Чейда в общие коридоры замка. Он дошел почти до конюшен. Его нашли утром – он лежал ничком на снегу. Фитц, ему стало хуже, намного хуже, чем было, когда ты уехал. Мне очень жаль. – Извинения выдали всю глубину тревоги Дьютифула, и я понял: Шут умирает.