Но в этот раз всё было по-другому. Анатолий Черняев записал тогда в дневнике: «Моё впечатление: он, видимо, действительно во что бы то ни стало решил покончить с гонкой вооружений. Идёт на тот самый “риск”, в котором он смело увидел отсутствие риска — потому что никто на нас нападать не будет, даже если мы совсем разоружимся. А страну, чтобы её вывести на дорогу с твёрдым покрытием, нужно освободить от бремени вооружений, истощающих не только экономику».

«Боже мой! — писал Черняев. — Как нам повезло, что в КГБ “нашёлся” человек, проявивший поистине “государеву” мудрость (Андропов), который нашёл и вытащил из провинции именно его: ведь в СССР 95 краёв и областей!.. А теперь мы получили редкостного лидера: умница, образованный, “живой”, честный, с идеями, с воображением. И смелый. Мифы и табу (в том числе идеологические) для него — тьфу. Он через любые переступит».[474]

***

Когда диктор 15 января 1986 года начал зачитывать обращение Горбачёва, в Вашингтоне было ещё рано. Советский посол Добрынин позвонил Шульцу утром, чтобы предупредить, что в Москве вот-вот будет сделано важное заявление. Незадолго до звонка пришло письмо Горбачёва Рейгану, поясняющее новые советские предложения. Шульца и его советников текст озадачил. В нём были и новые идеи — например, разобраться с разногласиями не сразу, а постепенно, — и старые препятствия вроде советских требований остановить Стратегическую оборонную инициативу Рейгана. Пол Нитце был восхищён: «Интересно, кто с советской стороны готовил это произведение искусства?»[475]

За несколько недель до этого Рейган назначил новым советником по национальной безопасности адмирала в отставке Джона Пойндекстера; он пришёл на смену уволившемуся Макфарлейну. В день, когда прозвучало горбачёвское заявление, Пойндекстер позвонил Мэтлоку — эксперту по СССР в Совете по национальной безопасности, — который в тот день был где-то в городе. Мэтлок бросился в Белый дом. Там Пойндекстер показал ему текст и спросил: как он думает, серьёзны ли намерения Горбачёва? «ТАСС уже сообщил об этом?» — спросил Мэтлок. Пойндекстер позвонил дежурному офицеру в оперативном центре, и ему сказали, что текст как раз появился на ленте информагентства. Мэтлок говорил, что столь быстрая публикация этой инициативы вызвала подозрения что у Горбачёва «не было на уме ничего, кроме пропаганды». Большинство ведомств, изучавших предложения, вспоминал Мэтлок, думали, что это «не больше чем пускание пыли в глаза и советовали просто их отклонить». Чиновник из Белого дома сказал журналистам: «Язык заявления — неестественный; он настолько обтекаемый, что заявление может казаться лучше, чем есть на самом деле». Вашингтон был охвачен сомнениями, «Умный пропагандистский ход», — сказал сенатор Сэм Нанн, демократ из Джорджии.[476]

В два часа дня Шульц встретился с Рейганом и обнаружил, что президенту понравилось то, что он услышал о предложении Горбачёва. «Зачем ждать конца столетия, чтобы создать мир без ядерного оружия?» — спросил Рейган. Тем вечером он записал в дневнике, что Горбачёв, «как это ни удивительно, предлагает план сокращения вооружений, который избавит мир от ядерного оружия к 2000 году. Конечно, там есть пара едких реплик, которые нам придётся как-нибудь обойти. Но это как минимум чертовски сильный пропагандистский ход. Нам будет трудно объяснить, почему мы его отклоняем». На фотосессии в Белом доме на следующий день Рейган сказал журналистам: «В первый раз кто-то предложил действительно ликвидировать ядерное оружие».[477]

Большинство в Вашингтоне думало иначе. За четыре десятилетия концепция ядерного сдерживания укоренилась в стратегическом мышлении американской элиты. «Скептики принялись за работу — даже в моём собственном здании, — говорил Шульц. — Никто не мог принять мысль о том, что мир подойдёт к ликвидации ядерного оружия». По словам Шульца, Ричард Перл, замминистра обороны, критиковавший разрядку, сообщил ведущей группе Белого дома по контролю над вооружениями:

«Мечта президента о мире без ядерного оружия, за которую ухватился Горбачёв, была катастрофой, полным бредом… Перл сказал, что Совету по национальной безопасности не стоит собираться по поводу этой идеи, а то вдруг президент потребует от специалистов по контролю над вооружениями составить программу, чтобы добиться такого результата. Представитель объединённого комитета начальников штабов согласился с Перлом. Они боялись институционализации этой идеи, её одобрения в качестве политического курса».

Спустя два дня после выступления Горбачёва Шульц сказал своим сотрудникам: пусть вы скептически относитесь к ликвидации ядерного оружия, однако президент Соединённых Штатов не согласен с вами и считает, что это «чертовски хорошая идея».

Шульц собрал небольшую группу, работа которой началась 25 января. Это была целенаправленная попытка обойти жёсткий процесс межведомственных согласований, который имел место в Вашингтоне при выработке политического курса. Они встречались каждую субботу по утрам. На этих совещаниях Шульц и Гейтс, замдиректора ЦРУ, скрещивали клинки. Шульц думал, что Горбачёв не притворяется и что это действительно «смелый и динамичный» лидер. Гейтс же считал, что Горбачёв сделан из того же теста, что и другие советские руководители. Гейтс однажды написал Шульцу: «Всё, что мы видели с тех пор, как Горбачёв пришёл к власти, приводит нас к убеждению, что по фундаментальным политическим вопросам он пока остаётся столь же негибким, как и его предшественники». Предложения Горбачёва, говорил Гейтс, были «ловким тактическим приёмом», они «не меняли позиций» Советского Союза.[478]

В понедельник 3 февраля Рейган встретился с главными советниками в оперативном центре Белого дома, чтобы обсудить ответ на предложения Горбачёва. «Некоторым хотелось обозвать это пропагандистским трюком, — записал Рейган. — Я сказал: нет, давайте скажем, что мы разделяем их цели и хотим проработать детали. Если это пропаганда, то тогда это будет ясно. Я также предлагаю объявить, что мы продолжаем работу над СОИ, но если наши разработки покажут, что оборона против ракет возможна, то мы выясним как её использовать для защиты всего мира, не только нас самих».[479]