дома: и по вечерам, когда спектакли, и днем, когда репетиции.

Девушка на мгновение опешила, но потом опять заплакала, только теперь от смеха. С Лоттхен Бауэр тоже все было кончено.

Вскоре его пригласили на концерт учениц миссис Кессель – известной в Хобокене преподавательницы музыки. Все девушки были необыкновенно музыкальны, прилежны и сдержанны, не говоря уже о скромности и воспитанности. Одна сменяла другую. Вечер уже двигался к концу, когда на сцену стали выходить самые талантливые ученицы, и среди них – три сестры Келлерман. Он уже встречал этих молодых леди, но не был им представлен. Их мать, Клотильда Келлерман, урожденная фрау Дилен, считала себя выше остальных городских дам и держала своих дочерей в ежовых рукавицах. Последней играла Беата. Эшли не смог распознать, что это выступление получилось самым профессиональным за вечер и в то же время самым немузыкальным. В нем отразилось полное равнодушие к инструменту, публике и музыке вообще. В середине выступления девушка сбилась. Атмосфера в публике наэлектризовалась: это был скандал, позор, о котором станут судачить еще несколько лет, – но поразило всех не это. Беата не извинилась, не начала вещь заново, не попыталась нащупать продолжение, нажимая на клавиши наугад, а просто посидела несколько секунд, тупо глядя перед собой, с поднятыми над клавиатурой руками, потом встала, поклонилась слушателям и, не дрогнув, покинула сцену с видом мировой знаменитости, которая не обманула ожиданий публики. Девушку наградили щедрыми аплодисментами, но до Джона донеслись откровенно возмущенные комментарии знакомых:

– Она сделала это специально.

– Ее мать умрет!

– Беата так заносчива, что у нее нет ни одной подруги, да ей и не хочется ни с кем подружиться.

– Наверняка она сделала это назло матери. Невозможное создание!

– Нет, это не так: и на вечере в честь дня рождения Шиллера она забыла слова.

Что с первой же минуты так привлекло внимание Эшли к Беате? Стойкость и невозмутимость? Хватило ли ему воображения услышать взметнувшийся в воздух крик человека, ставшего жертвой кораблекрушения? Может, его внимание к ней подстегнуло откровенное злорадство, которое охватило зал? (Он уже начинал верить в то, что общественное мнение всегда не право.) Представлял ли он себя Персеем или святым Георгием, миссией которых стало помочь прекрасной девушке, оказавшейся в беде? Или это было заложено в его характере – найти девушку, которая в силу особенностей своего характера будет любить очертя голову лишь его, лишь его одного?

Он начал описывать вокруг нее круги. Вся семья ездила в Нью-Йорк в церковь каждое воскресенье и оставалась там до вечера. Келлерманы редко участвовали в местных развлечениях. Джон выяснил, что в школе Беата училась блестяще; знала наизусть море стихов немецких поэтов; безупречно говорила по-французски со своими сестрами (мать решительно настаивала, чтобы по пятницам все в доме говорили на французском, что вычеркивало из общения их отца, известного низким происхождением). Ее не любили. Братья и сестры жестоко издевались над ней за отчужденность, за презрение к молодым людям, за большой размер ноги. Дамы понижали голоса и с притворным сочувствием объявляли, что выйти замуж ей не удастся.

Раз в году пивовары Хобокена – хоть и были несгибаемыми протестантами – давали накануне Великого поста большой бал (что-то вроде их собственного Fasching[44], или Mardi Gras[45]) в честь короля Гамбринуса, который изобрел пиво. Нацеленный на охоту Джон Эшли явился туда вместе с семейством Грубер. Поскольку он не переставал уделять внимание мамашам, миссис Грубер представила его Беате, которая все время танцевала лишь с братьями. На его приглашение она ответила отказом, но уже через час он сидел рядом с великой миссис Келлерман, распространялся о погоде и об игре оркестра. Получилось весьма удачно, когда он упомянул, что недавно ездил в Нью-Йорк, чтобы посмотреть «Вольного стрелка» Вебера в Академии музыки. Келлерманы были подписаны на субботнюю ложу в опере вот уже в течение двадцати лет. Миссис Келлерман расслабилась и пригласила его на ужин в следующий четверг. Ей захотелось познакомить его с сыновьями, один из которых собирался поступать в технический колледж. Эшли еще раз пригласил Беату на танец и опять получил отказ. (Позже она призналась ему, что заметила, как он преследует ее, и «возненавидела» его за это.) Вечером в четверг Беата почувствовала себя нездоровой и к семье за ужином не присоединилась. Ее отцу и братьям Джон показался неинтересным; сестры нашли его странным, а вот миссис Келлерман он очень понравился своими прекрасными манерами. Она ему тоже понравилась, и он внимательно слушал ее рассказы о детстве, проведенном в Гамбурге, о великолепных балах, на который ей довелось присутствовать, о королевских особах, которым ее представляли. Через два дня он отправился в Нью-Йорк и купил подарочное издание «Buch der Lieder»[46] Гейне, переплетенное в бархат кораллового цвета и украшенное тиснеными незабудками. Джон предварительно проконсультировался со своим преподавателем немецкой литературы, поскольку дело было важным, и лишь потом отправил книгу Келлерманам. Так охотники оставляют в лесу куски соли в виде приманки. Три недели ответа не было, но он старался не предаваться отчаянию. Наконец его пригласили на кофе. Заросли шиповника, в которых на ощупь брела Беата по жизни, наконец раздвинулись.

Почему? Как?

Он не бросался шутками, ни о чем не распространялся в насмешливой манере. Джон заговорил о том случае на концерте, когда память изменила ей. Сказал, что отлично ее понимает: одно дело – прекрасная музыка, но когда куча народа, сидя в золоченых скрипучих креслах, слушает своих родственников, совсем другое. И выразил готовность поспорить, что играет она прекрасно, когда остается одна или в компании людей, которым абсолютно доверяет. Эшли – молчун! – вдруг разговорился и признался, что собирается покинуть Восточное побережье и переехать на Запад, хотя и не знает там ни единой души. Понизив голос, он сказал, что любит и уважает своих родителей, но они совершенно не разделяют его мыслей.

Потом заговорил по-немецки:

– Мне хорошо здесь живется: мне хорошо живется везде, – но у меня такое чувство, что необходимо уехать от всего, что я уже узнал. Нужно все начать заново. У вас нет такого чувства?

Беата не нашлась что ответить.

– Конституция Соединенных Штатов утверждает, что у всех есть право на счастье. Я был счастлив, когда жил на ферме у бабушки в штате Нью-Йорк, но она умерла. Вы можете сделать счастливым меня, а я попытаюсь сделать счастливой вас.

Она смотрела на него в упор, не моргая. Голубые глаза встретились с взглядом других голубых глаз. Красивый звучный голос был слегка охриплым, когда