континента. (В XVII веке от них часто можно было услышать: «Если видишь, как дым идет из трубы у соседей, значит, вы живете слишком близко». В XVIII веке они не без сопротивления, но все-таки согласились жить общинами.) Свою решимость они укрепляли по воскресеньям, выслушивая четырехчасовые проповеди, которые главным образом посвящались борьбе с грехом. («О, мои возлюбленные братья и сестры, вы только представьте себе, как это ужасно – испытать на себе гнев Божий!») В семьях было не меньше чем по дюжине детей, не считая умерших в младенчестве. (Патриарх почивает на вершине холма в окружении нескольких своих жен.) Некоторые из клана Эшли породнились с семействами выходцев из Шотландии и Голландии, живших через реку. Голландцы прибыли сюда из Амстердама. Один из генеалогов, наткнувшись на какого-то Эспинозу в цепочке предков, стал утверждать, что это тот самый философ, однако среди сефардов, сбежавших в Голландию от религиозных гонений в Испании, было великое множество Эспиноз и Спиноз. Родители бабки Джона по отцу Мари Сколастики Анн Дюбуа переехали в Монреаль из французской деревушки рядом с Туром на Луаре («Dis, cousin Jacques! Est-ce que tu viens avec nous a Quebec – oui ou non?»[49].) Предки Беаты были фермерами, ремесленниками и бюргерами из северной Германии. Ее прабабка по материнской линии происходила из семьи гугенотов-ткачей, которые сбежали из Франции, когда там начались религиозные преследования протестантов после аннулирования Нантского эдикта. Гугеноты нашли убежище в нескольких гордых и независимых портах Ганзейского союза.

Имена, сотни имен из архивов городских ратуш, из церковных регистрационных книг, из завещаний, с могильных памятников.

Одну из таких брошюр Лили прислала Роджеру: «Я хочу, чтобы они поторопились и нашли моих итальянских предков. Я знаю, что мои корни в Италии. И знаю, что я ирландка. Но все-таки, зачем изводить на это столько чернил?» Роджер ответил: «А мне хотелось бы почитать анналы о наших потомках – твоих, Конни и моих». В этих анналах еще найдется место для многих гаэлов и уопов. (Слово «уоп» происходит от неаполитано-испанского «guapo»: красивый, лихой.)

Все эти документы можно было получить в любой крупной библиотеке по запросу любого человека, проявившего к ним интерес. И очень скоро возникла новая волна внимания к этим материалам.

Так получилось, что среди предков Эшли нашлось очень много людей умственных профессий. Несколько школьных учителей и священников обнаружили по линиям Когхиллов, Макфайлов и Дьюк-Хьюсамов. Прапрабабка Джона Эшли оказалась дочерью Лориса Вандерлоо – голландского морехода, чей труд «Путешествие в Китай и Японию» (1770) пользовался огромной популярностью. Не нашлось никаких свидетельств о чьем-то благородном происхождении, так что самоуверенность Клотильды фон Дилен основывалась ни на чем. Были проведены усердные изыскания на предмет перехода по наследству музыкальной одаренности. От взгляда изыскателей не укрылось, что Фридрих Келлерман был президентом певческого общества в Хобокене. В семье фон Диленов существовало предание, что один из их предков по фамилии Каутц служил виолончелистом в оркестре Фридриха Великого в Потсдаме. Это подтвердилось. Бедняга Каутц страдал от меланхолии, и, в конце концов, наложил на себя руки.

Еще обратили внимание на то, что предки по линии Эшли обладали отменным здоровьем. При этом отмечали тенденцию к долгожительству, особенно среди мужской половины. Это, однако, сочеталось с высоким уровнем детской смертности в XVIII–XIX веках, что было характерно для всех семей. Известные своей воздержанностью фермеры смешивались с семействами трезвенников, прибывшими на берега реки Гудзон из Голландии – с ван Туилами и Вандерлоо (содержателями извозчичьих и постоялых дворов), не говоря уж о семьях трезвенников из Ганновера и Шлезвиг-Гольштейна.

Роджер писал Констанс: «Они работали от зари до зари. Едва ли кто-нибудь из них мог хоть на минутку присесть днем. Среди них не было юристов, очень мало торговцев, никаких банкиров (единственный – твой дед Эшли), никаких фабричных рабочих. Все они были теми, кого ты сейчас называешь самозанятыми». Констанс отвечала: «Да, все эти самозанятые были сосредоточены на самих себе, на обеспечении своих нужд, и гордились независимостью собственного ума. Независимостью в мелочах! Ненавижу их всех. Вот почему у моего дорогого папочки было так мало воображения, а у мамочки оно вообще отсутствовало».

Однако у медали имелась и обратная сторона. В роду как Эшли, так и Келлерманов присутствовали некоторые патологические элементы. Там были не только непоколебимые и решительные патриархи, которых влекла к себе «свобода» нового мира, а еще разные негодяи, фанатики, «вольные пташки», искатели приключений, которые яростно отстаивали свое право на независимость и живость воображения, – то есть все те, кто, соблазнившись мечтой о золотом будущем, рванули в Америку. Генеалоги нашли следы болезней телесных и душевных. Тот самый bourgade[50] рядом с Туром, откуда Буажелены и Дюбуа эмигрировали в Новый Свет, послужил первым объектом социологического исследования, французского двойника нашего, американского «Джук и Калликак» Ричарда Дагейла, который выдвинул теорию «преступной наследственности». Более того, генеалоги выяснили, что дед Джона Эшли, сбежавший на Клондайк от своей жены, урожденной Дюбуа, закончил жизнь на виселице. Так решила община разъяренных местных жителей. К счастью, подобные прискорбные факты остались неизвестны широкому кругу читателей. Достаточно было и того, что на детей постоянно падала тень от суда над их отцом Джоном Эшли. Кроме того, невозможно отрицать: многие придерживались мнения, что Эшли, все без исключения, были безнравственными. «В их поведении не было даже намека на пристойность христианской этики»; «Они давали ясно понять, что им абсолютно безразлично, как к ним относятся правильно мыслящие, достойные люди». Подобных отзывов всегда было предостаточно.

Но хватит об этом! Телесное и душевное здоровье ненадежно, за него приходится платить. Люди с достатком и здравым смыслом ничего не изобретают, не делают открытий, а просто удобряют собой почву. По словам доктора Джиллиса, сказанным в первый час нового века (правда, сам он им не верил), а природа никогда не спит и не стоит на месте. Ее дети пребывают в постоянном дискомфорте из-за боли, которая сопровождает процесс их роста. Все, что они переросли, приносит им такие же страдания, как и новые обретения.

Некоторые из генеалогов и биографов отметили – или по крайней мере попытались описать – то, что мы называли отстраненностью и отчужденностью, присущей всем Эшли. Возможно, недругам Эшли это удалось сделать более отчетливо. В частности, появилась изданная частным образом книга «Америка: вид через телескоп», автор которой принял псевдоним Аттикус. Так вот, в этой книге Эшли была посвящена целая глава – «Гракхи». Этот самый Аттикус заявляет, что был счастлив бросить Америку, чтобы переселиться на берега Темзы и Сены. С безопасного