– Я никого не смогу сделать счастливым.

Улыбка осветила его лицо, что было огромной редкостью:

– Что ж, есть над чем подумать…

Отсюда начинается история деда и бабки знаменитых детей Эшли по их материнской линии.

Существует теория: мудрость народов разных стран свела в поговорку результат жизненных наблюдений множества поколений, – что дети наследуют таланты своих дедов и бабок и что таланты передаются дальше, минуя одно поколение. Кое-кто считает, что все это полная чушь: энергия разума (к добру или к худу) отдельного человека или целой нации рождается прежде всего от взаимодействия зачастую противоположных наследственных черт, в неистовом столкновении их между собой. Разумеется, дети семейства Эшли, как и дети Лансингов, обладали энергией разума, но Эшли обладали и чем-то бо́льшим: умением приподниматься над самими собой и обезличенной страстностью. Откуда пришла к ним эта свобода – свобода самоотречения?

Фридрих Келлерман и его молодая жена Клотильда, урожденная Дилен, прибыли в Америку из Гамбурга за двадцать пять лет до этого прекрасного тихого утра в Хобокене. От ученика подмастерья Келлерман дорос до настоящего специалиста в науке и искусстве пивоварения. Это был мужчина дородный, дружелюбный, весьма музыкальный, хотя и трусоватый.

Его жена была вылеплена из другого теста. Клотильда с прямой спиной и плечами, как у королевского гвардейца, наводила страх на соседей. Говорили, что она похожа на флюгер или на гальюнную фигуру на носу корабля, намекая, видимо, на яркие краски в ее лице – красные щеки, широкие рыжие брови и глаза цвета сапфира en cabochon[47]. Во время городских мероприятий она обходила публику с видом главного распорядителя на государственных похоронах. Клотильда выросла в семье, в которой все от мала до велика по примеру своих дедов с бабками лезли из кожи вон, чтобы продвинуться вверх по социальной лестнице. Ее отец занимал приличную должность в административном управлении гамбургского морского института, не будучи ни профессором, ни даже доктором. Всего лишь кассир и инспектор, он наблюдал за состоянием зданий и земельных владений. Где-то в восемнадцатом столетии его семья добавила к своему имени приставку «фон», на которую не имела права, но в те времена многие так поступали. От случая к случаю фон Дилены получали приглашения на академические и муниципальные балы, на которых присутствовали благородные персоны. Юная Клотильда глаз не сводила с членов королевской семьи и исполняла перед ними свои книксены. Ее с сестрами мать с изрядной долей жестокосердия учила подражать благородным персонам. Девиц заставляли спускаться и подниматься по лестнице с томом сонат Бетховена или географическим атласом на голове, вставать из глубокого реверанса так, чтобы не трещали колени, и вальсировать вечерами напролет, не отказывая ни одному кавалеру. Снобизм – это тоже страсть, только возвышенная, которая заблудилась среди явлений исключительно внешнего порядка. Она берет начало в стремлении избежать тривиальности и войти в разряд тех, кому неведомы мелкие переживания, нудные заботы, у кого даже несчастья возвышенны. Так звездной ночью гусыни на пруду за коровником прислушиваются к перекличке своих перелетных кузин в небесах. Гусыням кажется, что тем, в небесах, неизвестны ни отвращение к самим себе, ни уныние, что времяпрепровождение их всегда полно волшебства. Брак Клотильды с Фридрихом Келлерманом стал большим разочарованием для ее семьи, а вскоре и для нее самой. Она не могла себе простить, что вышла за пивовара, что поехала за ним на край света, где ее человеческие качества редко кто замечал, что любовь предала ее, навязав в мужья молодого симпатичного работника, обладавшего роскошным баритоном, и заставив поверить, что он, который говорил на отвратительном немецком языке и никогда не мог хорошо сидеть верхом на лошади, добьется успеха! И тем не менее Клотильда Келлерман высоко несла голову и гордо смотрела вперед, умело притворяясь, что безмерно уважает главу семейства. Только детей ведь не обманешь. Вполне вероятно, что главной причиной бунта Беаты против собственной матери было как раз это не выраженное в словах, но вполне очевидное пренебрежение к мужчине, за которого та вышла замуж.

Но помимо этого Клотильдой Келлерман владели и другие страсти: она, так сказать, заботилась и о других алтарях. В целом Клотильда любила свою семью, хотя постоянно испытывала недовольство кем-то из ее членов, которых считала своей собственностью. Ради любого из них она была готова пойти в огонь и в воду. Ведение домашнего хозяйства, как и страстное желание занять более высокое социальное положение, приобрело для нее характер моральных ценностей, но стремление добиться совершенства на этом пути требовало жертв от тех, кто ее окружает. Беата на всю жизнь запомнила случай, как мать однажды, во время воскресного завтрака, присмотревшись к жаркому, которое служанка поставила перед ней, резко скинула блюдо на пол. Жест был яростным, но голос прозвучал ровно: «Передай Кэти, что мы будем есть яичницу».

Еще одну страсть фон Дилены передавали из поколения в поколение, хотя до Клотильды она дошла в ослабленной форме. Неотъемлемой частью их существования стала страсть к музыке – музыкальные вечера дома или посещение концертов по меньшей мере два раза в неделю. Ни сама Клотильда, ни Беата не могли похвастаться особым талантом, но даже не догадывались об этом, скорее наоборот. Так, порой дальтоники даже не подозревают, что картина мира, которую они видят, кардинально отличается от той, что видят другие. Мать и дочь могли пустить слезу под медленную музыку, узнавали яркие темы и наслаждались их повтором. Отличный слух был у отца Беаты. Долгое время здесь, в Хобокене, он возглавлял лучшее (из четырех) певческое общество «Saengervereine» – до тех пор пока мог мириться с банальностью его репертуара. В конце концов, ему надоело слушать, как сорок тучных мужчин воспевают радости охоты и умоляют пролетавшую мимо птичку передать любимой женщине, что их сердце разбито. Часто он отвозил домашних в Нью-Йорк в оперу, где, не стесняясь, рыдал под звуки творений Вагнера. Его жене очень нравилось бывать в театре, хотя тому, что происходило на сцене, она мало уделяла внимания. Клотильда была хороша собой, знала это и считала своим долгом выставлять себя напоказ и тем самым оказывать честь всем, кто в течение четырех-пяти часов мог наблюдать за ней.

Фридрих Келлерман был глубоко привязан ко всем детям, а к Беате в особенности, но жена строго следила за проявлением родительских чувств и быстро пресекала любое проявление нежности, чтобы не делать мальчиков женоподобными, а девочек – вульгарными. Перед началом трапезы дети стояли за своими стульями до тех пор, пока не усядутся родители; перед тем как отправиться в