Раз уж об этом зашла речь, я знаю, почему солдаты, вернувшиеся с войны, редко рассказывают родным о боях, в которых участвовали, а если и рассказывают, то в общих чертах. Мы, которые выжили, должны идти дальше во имя тех, кто лег в землю, но, если мы будем смаковать подробности увиденной нами нечеловеческой жестокости, которую одни люди творили по отношению к другим, мы просто не сможем идти дальше. Существование невозможно, если мы лишим себя надежды.

Толпа в панике бежала мимо меня, а я уже шел среди жертв. Они лежали на полу, раненые и мертвые, их было меньше, чем я ожидал, но все равно много. Я увидел светловолосую барменшу из боулинг-центра «Дорожки Зеленой Луны», в рабочей униформе… и трех других сотрудников центра. Может, они зашли в торговый центр, чтобы перекусить перед работой.

Я не знаю, кто я, но точно не супермен. Если я порежусь, из ранки течет кровь. Я страдаю, как и любой другой человек. От меня требовали больше, чем я мог дать. Вновь меня бросили в озеро Мало Суэрте, только привязав не к двум, а к двадцати покойникам.

«У жестокости человеческое сердце… ужас — человеческая форма божественного».

Не Шекспир. Уильям Блейк. Тоже классик.

Десятки бодэчей спускались со второго этажа. Облепляли убитых и раненых.

И пусть от меня требовалось слишком многое, я видел для себя только один путь: попытаться остановить этот кошмар. Иначе пришлось бы покончить с собой.

До пруда-бассейна с кои оставалось совсем ничего. Его окружали созданные человеком джунгли. Я увидел скамью, на которой мы со Сторми ели кокосо-вишне-шоколадное мороженое.

Мужчина в черном комбинезоне, черной горнолыжной маске. Достаточно крупный, чтобы быть Саймоном Варнером. Со штурмовой винтовкой в руках, модифицированной, незаконно, для стрельбы очередями.

Какие-то люди прятались среди пальм, кто-то искал спасения в пруду с кои, но большинство убежали из прогулочной галереи в магазинчики, которые выстроились вдоль нее, возможно, в надежде попасть через двери в противоположной стене в другие галереи. Через витрины магазинов, ювелирного, сувениров, кулинарии, художественной галереи, я видел, как жмутся они друг к другу, беззащитные, отделенные от киллера только стеклом.

Мы живем в залитый кровью век, и в нашей жизни насилия ничуть не меньше, чем в самых жестоких видеоиграх.

Стоя ко мне спиной, Варнер поливал свинцовым дождем витрины этих магазинов. Они разлетались дождем сверкающих осколков. Не избежали общей участи и витрины кафе-мороженого «Берк-и-Бейли».

«Нам суждено быть вместе вечно. У нас есть карточка, на которой так написано. У нас одинаковые родимые пятна».

Шестьдесят футов до безумца. Пятьдесят, и расстояние между нами все сокращалось. Только тут я заметил, что держу в правой руке пистолет. Не помнил, когда вытащил его из-за пояса.

Рука с пистолетом ходила из стороны в сторону, поэтому я схватился за рукоятку обеими руками.

Я никогда не стрелял. Я ненавидел оружие вообще и пистолеты в особенности.

«С тем же успехом ты можешь сам нажать на спусковой крючок, маленький говнюк».

«Я пытаюсь, мама. Я пытаюсь».

Варнер отстрелял весь удлиненный магазин. Может, уже второй. Как у Эклса, на ремне висели запасные.

Я выстрелил с сорока футов. Промахнулся. Варнер обернулся на выстрел, отбросил пустой магазин.

Я выстрелил снова, вновь промахнулся. В кино с такого расстояния никто никогда не промахивается. Если только не стреляют в главного героя. Уж в него-то не могут попасть и с пяти футов. Саймон Варнер героем не был. Я просто не умел стрелять.

Он умел. Отцепил полный магазин от ремня. Быстро, уверенно, спокойно.

Эклс потратил шесть патронов на охранников. Я выстрелил дважды. Оставалось только два патрона.

Находясь в тридцати футах от Варнера, я в третий раз нажал на спусковой крючок.

Варнер получил пулю в левое плечо, но не упал на пол, не бросил винтовку. Покачнулся, устоял на ногах, вставил магазин.

Десятки суетящихся, вибрирующих от возбуждения бодэчей облепили меня, облепили Варнера. Я их видел, он — нет. Своей чернотой они заслоняли его от меня, а вот ему нисколько не мешали.

Этим днем, только чуть раньше, я задавался вопросом: а не безумец ли я? Теперь все стало ясно. Конечно же, безумец.

Я бежал к нему сквозь бодэчей, черных как сажа, бестелесных как тень, вытянув перед собой руки, крепко сжимающие рукоятку пистолета, с твердым намерением не потратить впустую мой последний патрон. Я увидел поднимающийся ствол штурмовой винтовки, знал, что сейчас очередь разорвет меня пополам, но сделал еще один шаг вперед, потом еще один и только тогда нажал на спусковой крючок.

Лыжная маска скрыла трансформацию, которая произошла с его лицом, но не отразила пулю, не отсекла брызги крови и ошметки мозга. Он рухнул с тем же грохотом, что и Принц тьмы, сброшенный с Небес. Винтовка выпала из рук.

Ногой я отшвырнул ее в сторону, чтобы он не смог дотянуться до нее. Наклонившись, убедился, что он к ней больше и не потянется. Вместо POD на руке следовало вытатуировать DOA.[69]

Тем не менее я вернулся к винтовке и отшвырнул ее еще дальше, потом еще и еще.

В пистолете, который я держал в руке, патронов не осталось. Я отбросил и его.

Внезапно бодэчи отхлынули от меня, как черная вода от берега во время отлива. Теперь их интересовал не я, а мертвые и умирающие.

Почувствовав подкатывающую к горлу тошноту, я отошел к краю пруда-бассейна с кои, упал на колени.

Как-то вышло, что движение разноцветных рыб подавило рвотный рефлекс. Меня не вывернуло наизнанку, но, когда я поднялся, из глаз потекли слезы.

В магазинах за разбитыми витринами люди начали поднимать головы.

«Нам суждено быть вместе вечно. У нас есть карточка, на которой так написано. Мумия цыганки никогда не ошибается».

Дрожа всем телом, потея, вытирая глаза тыльной стороной ладоней, предчувствуя невыносимую боль потери, я двинулся к «Берк-и-Бейли».

В кафе-мороженом люди поднимались на ноги.

Некоторые уже возвращались в галерею, стараясь не наступать на осколки стекла.

Сторми я среди них не видел. Должно быть, когда началась стрельба, она убежала в глубь кафе, в свой кабинет.

И тут я почувствовал неодолимое желание идти, идти, идти. Отвернулся от «Берк-и-Бейли», сделал несколько шагов по направлению к южному универмагу. В замешательстве остановился. Подумал: ничто никуда меня не тянет, просто стараюсь убежать от того, что могу найти в кафе-мороженом.