Хотя Берн Эклс отказался отвечать на вопросы, расследование шло быстро благодаря тому, что Кевин Госсет, тот самый, кого переехал погрузчик, пел, как соловей.

Госсет, Эклс и Варнер знали друг друга с давних пор. В четырнадцать лет у них возник интерес к сатанизму. Может, поначалу это была игра. Но очень быстро все стало куда серьезнее.

Первый раз они убили пятнадцатилетними. Им понравилось. И сатанизм оправдывал их право на убийство. Госсет говорил, что это «другой образ веры».

В шестнадцать лет они поклялись своему богу, что пойдут служить в правоохранительные органы, поскольку лучшего прикрытия не найти. А кроме того, убежденный сатанист видел цель своей жизни в расшатывании устоев общества, дискредитации институтов, пользующихся наибольшим доверием.

Эклс и Варнер действительно стали копами, а вот Госсет подался в учителя. Отравление умов молодых также считалось важным делом.

Трое друзей детства встретили Боба Робертсона шестнадцать месяцев тому назад в кругах сторонников сатанинского культа, где они осторожно подыскивали сообщников. Как выяснилось, поклонники этого культа не шли дальше готических игр, но Робертсон заинтересовал их из-за богатства матери.

Поначалу они хотели убить его и мать ради находящихся в доме ценностей, но потом выяснили, что Робертсон готов субсидировать их игры, и приняли его в свою команду. Убили его мать, обставив все как несчастный случай, и в качестве сувенира подарили Робертсону ее уши.

Собственно, и обнаруженные мною пластиковые контейнеры попали в морозильник Робертсона из коллекций Варнера, Эклса и Госсета. Робертсону не хватило бы духу кого-нибудь убить, но, в силу его щедрости, им хотелось, чтобы он чувствовал себя полноправным членом команды.

С деньгами Робертсона они могли строить большие планы. Госсет не помнил, кто первым предложил устроить ад на земле в отдельно взятом городе, уничтожить его серией массовых убийств. Они составили широкий список городов-кандидатов и решили, что Пико Мундо — идеальный выбор, не слишком большой, такой можно уничтожить, и не слишком маленький, уничтожение которого стало бы новостью номер один.

Торговый центр «Зеленая Луна» они наметили первой целью. Чифа попытались убить лишь для того, чтобы дезорганизовать работу полиции. После «Зеленой Луны» пришла бы очередь других торговых и развлекательных комплексов. Уничтожение города они воспринимали как забаву и одновременно служение своему богу.

Боб Робертсон поселился в Кампс Энде, зная, что там никто не обратит на него внимания. Кроме того, ему хотелось самолично следить за тем, как расходуются его деньги, чувствовать себя сопричастным к готовящемуся празднику зла.

К тому времени, когда чиф Портер начал рассказывать мне и Сторми о том, как собирается защитить меня и секрет моего шестого чувства, лицо у него осунулось, и я подумал, что сам выгляжу еще хуже. Через Карлу я уже успел сообщить ему, что тело Робертсона находится в церкви Шепчущей Кометы, чтобы он смог найти убедительный повод для проведения обыска куонсетских ангаров. Он всегда надежно прикрывал меня, но нынешний его план привел меня в полный восторг.

Сторми сказала, что план гениальный. Не вызывало сомнений, что чиф тратил время, проведенное в больнице, не только на поправку здоровья.

Мои раны оказались не столь серьезными, как я опасался, лежа в отделении интенсивной терапии, и доктор выписал меня из Центральной клинической больницы в следующую среду, через неделю после трагических событий в торговом центре.

Чтобы обмануть прессу, журналистам сказали, что выписка назначена на четверг. Чиф Портер вывез меня и Сторми в полицейском автомобиле без опознавательных знаков, том самом, в котором Эклс наблюдал за квартирой Сторми в ночь со вторника на среду.

Если бы Эклс увидел, как я выхожу из дома Сторми, он бы позаботился о том, чтобы копы задержали меня на моей квартире с трупом Робертсона. Но я ускользнул через черный ход, вот он и решил, что я остался на ночь у своей девушки, и, подождав какое-то время, уехал.

Покидая больницу, я не испытывал ни малейшего желания вернуться в квартиру над гаражом миссис Санчес. Знал, что никогда не смогу воспользоваться ванной, в которой нашел труп Робертсона.

Чиф и Карла не думали, что квартира Сторми — оптимальный выход, поскольку репортеры знали о наших отношениях. Ни Сторми, ни я не горели желанием воспользоваться гостеприимством Портеров. Мы хотели наконец-то побыть вдвоем. С неохотой они доставили нас к ее дому. В квартиру мы зашли через черный ход.

Хотя нас осаждали представители средств массовой информации, следующие несколько дней мы блаженствовали. Они звонили в дверь, стучали, но мы не реагировали. Они толпились на улице, с утра до вечера, иногда мы подглядывали за этими стервятниками из-за занавесок, но так, чтобы нас они не заметили. Мы были друг с другом, и этого хватало, чтобы сдержать не только репортеров, но целую армию.

Мы ели все, что попадало под руку. Оставляли грязную посуду в раковине. Много спали.

Говорили обо всем. Обо всем, за исключением бойни в торговом центре. О нашем прошлом, о будущем. Строили планы. Мечтали.

Говорили о бодэчах. Сторми по-прежнему считала, что они — демонические души и черная комната была воротами в ад, открывшимися в кабинете Робертсона.

Я же, учитывая временные парадоксы, с которыми мне пришлось столкнуться, выдвинул более тревожную версию. Может быть, в нашем будущем станут возможными путешествия во времени, только путешествовать в прошлое сможет не физическое тело, а виртуальное, в котором и будет находиться разум путешественника, и вот эти виртуальные тела теперь могу видеть только я. А раньше их видел и давно умерший английский мальчик.

Возможно, насилие, которое захлестывает наш мир, изменяет его к худшему, и будущее станет таким жестоким, что наши потомки возвращаются в прошлое, чтобы насладиться нашими предсмертными страданиями. И внешность бодэчей не говорит о том, как выглядят путешественники из будущего. Очень вероятно, что они ничем не отличаются от нас с вами. А бодэчи — визуальная форма их деформированных и больных душ.

Сторми настаивает, что они — демоны, получившие трехдневный отпуск в аду.

Я нахожу ее объяснение менее пугающим, чем свое. Мне хотелось бы согласиться с ним, отбросив все сомнения, но не получается.

Гора грязной посуды росла все выше. Мы прикончили практически все съестное, но все равно не хотели выходить из дома.

Телефон звонил не переставая. Мы держали его в режиме автоответчика. Звонили исключительно репортеры, из газет, с радио и телевидения. Мы уменьшили громкость до предела, поэтому не слышали их голоса. А вечером стирали все записи, не прослушивая их.

По ночам в постели мы лежали обнявшись, гладили друг друга, целовались, но дальше этого не шли. Отложенное наслаждение никогда не казалось столь сладостным. Нам было так хорошо, что мы решили отодвинуть свадьбу еще на две недели.