пороге в обнимку с бутылкой, бессмысленно таращась на прохожих. Но нельзя же было сказать Эль, что Яра просто брезгует разговаривать с новячкой?

* * *

Они молча шли рядом. На обочине дороги ещё лежал грязный недотаявший снег — весна выдалась холодной. Женька поплотнее запахнул куртку. Покосился на Эль — босую, в летнем платье без рукавов.

— Как это вообще… — Женька замялся. Но она поняла.

— Не больно. Делают укол, вот сюда, — Эль, заведя руку за спину, коснулась основания шеи. — Пару дней, пока ассертор не сформируется, сидишь в стерильной комнате со свежей партией пробирочных новяков.

— Их ещё делают? — удивился Женька. Отец рассказывал, что после Последней Войны — век назад, получается, — новяков, чтобы компенсировать людские потери, сдуру наштамповали в таких количествах, что над планетой чуть было не нависла угроза перенаселения. Но обошлось. Новяки ведь не размножаются, ассертор воспринимает эмбрион как инородное тело и избавляется от него.

— Редко. Раз в пятьдесят лет, что ли. Это мне так повезло, — рассмеялась она. — Скукота смертная, скажу я тебе. Они же только на вид взрослые, ума у них, как у младенца. Разве что учатся быстрей.

— С мамой нормально поладили?

— Да как сказать, — Эль вздохнула. — Неплохо. На море вот недавно съездили.

— А ты и не загорела.

— Нет, конечно. Ультрафиолет — он же вредный, так что ассертор стимулирует выработку какой-то там кислоты… Жень, а мы куда?

— В посёлок, куда ж ещё? — он удивлённо обернулся. — К твоему папе. Знаешь, как он обрадуется!

— Знаю, — Эль поморщилась. — Не так чтобы очень. Я у него уже была, вообще-то. Он мне дверь не открыл. Сказал, что его дочь умерла прошлым летом, а новячка может убираться к чёрту. Жень, а что, школу закрыли?

— А ты откуда знаешь? — удивился Женька.

— Стёкла пыльные. И видно, что мебель вынесли.

Женька прищурился — но смог разглядеть лишь тёмные прямоугольники окон на кирпичной стене школьного здания.

Школа и впрямь приказала долго жить, лишившись последнего учителя. Инге Андреевне двадцатого декабря исполнилось сорок лет. А двадцать первого она не пришла на занятия. Дома её тоже не оказалось. Входная дверь была открыта настежь, и рабочий стол занесло снегом, но записку — размокшую, с расплывшимися чернилами — прочесть удалось: Инга Андреевна извинялась, просила её не искать и сообщала, что подписала согласие на LET-вакцинацию.

Женька всё не мог взять в толк: ну что такое происходит с женщинами после тридцати пяти? Вот живёт себе человек, работает, детей растит — и вдруг бросает всё на свете, чтобы по доброй воле стать новячкой. И мама Эль тоже когда-то точно так же сбежала в ночь — а ведь они жили в настоящем городе, там чего только не было. Отец увёз Эль сюда, в маленький посёлок, чтобы мамаша-кукушка не вернулась за дочкой. Но вот не помогло.

— А ты в школу ходишь? Интересно, что там тебе про нас рассказывают? Про людей, в смысле.

— Жень, да там про нас вообще не говорят.

Нас. «Нас», а не «вас». И всё-таки — была эта секунда, когда она не знала, какую букву выбрать. Женька вдруг очень хорошо понял, отчего Яра не пришла.

— Мы для них — так, безобидные чудики из старой эры. Вымирающий вид.

— Вот так сразу и вымирающий? — рассердился Женька. — Война не заканчивается, пока не похоронен последний солдат!

Из уст Яры эта фраза — красивая же! — звучала как-то правильнее. Он смутился и проворчал:

— Да и вообще, почему это вы себя людьми не считаете? Ну вырос у тебя этот ассертор, так что ж ты, человеком быть перестала?

— А кто знает, — не сразу ответила Эль. — Я не умру от болезни. Не постарею. Правда, и не повзрослею. Пожизненно десятилетняя, так-то. И детей у меня никогда не будет.

— Ну, может, ваши придумают что-то… — растерялся Женька.

* * *

Они сидели в своём старом убежище на пятом этаже «хрычовки» и молчали. В ветреной темени апрельской ночи плясали голые ветки тополей. Сквозь оконное стекло, подёрнутое паутиной трещин, виднелось небо, будто налитое изнутри густым тяжёлым светом, мерцающим сквозь прорехи. Бездна, звезд полна. Женька в последнее время полюбил читать древние стихи, в старой Сети их было навалом. От некоторых строчек пробирал мороз по коже — что ж, зато они были настоящими. Не такими, как вымученная — давай-сделаем-вид-будто-всё-по-старому — улыбка Эль.

На самом деле уже надо было прощаться: отец, наверное, беспокоится, ещё пойдёт искать сына в старом карьере, а там и днём-то опасно. Но вот сейчас — Женьке легче было бы отгрызть себе язык, чем сказать: «Знаешь, мне домой пора…»

Эль резко поднялась. Распахнула балконную дверь. Ловко вспрыгнула на перила, на миг замерла, раскинув руки — и с коротким криком рухнула вниз, в темноту.

Женька не мог потом вспомнить, как он слетел на первый этаж, как выскочил наружу. Эль лежала навзничь, глядя на небо. И тихо, беззвучно плакала.

— Тебе больно? — закричал он.

Она помотала головой.

Неестественно вывернутая рука дёрнулась. Сухо щёлкнул сустав, вставший на место.

— У меня был туберкулёз, — прошептала Эль. — Знаешь, когда вместо лёгких — дырявые тряпки. Мама хотела подождать с LET-вакциной хотя бы пару лет, но времени уже не оставалось. Я понимаю, вы с Ярой предпочли бы, чтобы я умерла. Ну извините, что ли.

Она поднялась с земли, словно не замечая протянутой руки Женьки. И побрела прочь, чуть припадая на левую ногу.

Наверное, надо было что-то сделать. Догнать Эль, поговорить с ней…

Вот только ему — одиннадцать. А ей десять. Навсегда.

III

Яра покосилась на часы — механические, с разбитым циферблатом. Нахмурилась. Поднесла запястье к уху.

— Идут, — с облегчением выдохнула она. — Просто надо, чтобы рвануло ровно в полночь, минута в минуту.

— У них же запасов вакцины до чёрта, — проворчал Женька. — Ну хорошо, взлетит этот склад на воздух — и что изменится?

— Товарищ литературовед, а вы совсем-совсем не понимаете, что такое «символ»? — едко спросила Яра.

Это он понял. И успокоился.

В мире вещей два голодных, продрогших и злых волчонка с кофром, забитым взрывчаткой, продирались через лес по колено в грязи. В мире идей всё выглядело не так уж глупо и бессмысленно: вершилось возмездие, последние люди отстаивали право на жизнь и смерть…

Нет, всё равно глупо.

Кусок проволочного ограждения шлёпнулся к его ногам. Жирные брызги грязи осели на голенищах сапог. Яра убрала кусачки в поясную сумку, ловко подтянулась на руках и заглянула через бетонную ограду.

— Чисто! — взволнованно прошептала она.

Пискнул планшет в нагрудном кармане. Сообщение